За Пределом - Александр Николаевич Горин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Удивительно, почему я так надеялся сделать «открытие», побывав в прошлом Эмми? От раннего детства и до очень ранней смерти её жизнь укладывалась в рамки миллионов идентичных судеб. Семья, родня, игры, изучение мира, развлечения, учёба, первая любовь, обиды и потери – всё так же, как у прочих людей. Воспоминания индивидуальны, но мало чем отличаются от, к примеру, моих. Несхожесть в одном – ареале. Другая природа, иной уклад жизни и быта, любимые места времяпрепровождения – вот и все различия. Конечно, есть среди этого яркие моменты духовного подъёма и упадка, вызванные особыми обстоятельствами, но их можно пересчитать по пальцам. Взрослые, глядя на поступки чужих детей, умиляются, а родителей эти же поступки раздражают. Главное в оценке – восприятие. Будь я отцом Эмми, с большим интересом погрузился бы в её мир, учитывая фактор узнаваемости. Пожалуй, с ещё большим энтузиазмом я бы окунулся в память своей жены, но Эмми (хотя я представляю её в образе Кати) не смогла насытить мою жажду открывателя «психологических глубин». Единственным плюсом, который перевесил моё разочарование, была фотография на комоде в спальне бабушки. На этом фото была Эмми во весь рост в возрасте приблизительно двадцати лет, одетая в футболку и джинсы. На рамке этого фото в нижней части вензелем написано «Эмми». Такие рамки с разными именами продавались в детских магазинах. Их обычно покупали чадам, чтобы те с детства могли идентифицировать себя, теша раннее самолюбие. Теперь я знаю, как выглядит моя половинка, с которой нам приходится существовать в Эфире, где нет тел и лиц.
– Эмми, – позвал я.
– У… – услышал в ответ, но Эмми не увидел.
– Я не вижу тебя, – прошептал я испуганно, – где ты?
– В тебе, наверно, – развеселилась Эмми и добавила, – веду раскопки.
– Нарыла что-то интересное?
– Печень, почки, сердце и предстательную железу, а также кучу артефактов и твои фотографии, причём есть весьма пикантные, ха-ха…
Интересно, почему я не вижу её? Может, моё подсознание ещё не определило, каким обличьем наделить девушку, Кати или Эмми? А вдруг после слияния мы потеряли эту возможность? Мне стало противно от собственной конспирологии. Жена иногда называла меня «тревожный интроверт», теперь я понял, почему. Я всегда не доверял удаче – лодке с одним веслом в бурной реке, где не знаешь, как грести и куда тебя вынесет. При любом раскладе старался сначала рассматривать худший вариант, и, если получалось лучше, принимал это как случайный подарок.
– Илья, давай общаться, – возникла Эмми, сменив наряд на джинсы и футболку, а облик – на девушку с фото на комоде.
– Ты красивая, – проворковал я, разглядывая натуральную Эмми, – мне всегда нравились рыжеволосые девушки.
– А жена шатенка, – подковырнула Эмми, – но я одобрила твой выбор. Рассказывай, что ты нашёл в моём прошлом и какие выводы сделал.
– Сначала ты, – быстро отреагировал я, надеясь по ходу беседы отредактировать свои впечатления от погружения в память Эмми.
– Начну с главного. Ты мне понравился!
– Как мило! Спасибо. Дальше.
– У тебя хороший вкус, судя по твоей жене и домашнему интерьеру.
– Это спорно, хотя и приятно. Дальше.
– Ты немного романтик, чуточку эгоист и любишь животных.
– Значит, я в большинстве, а надеялся на редкую индивидуальность, – усмехнулся я.
– Ты внешне выглядишь слишком строгим, но у тебя добрые глаза. Очевидно, ты раним и слегка закомплексован. Наверно, тебе всегда не хватало внутренней свободы.
– Где ты нашла столько информации обо мне?
– Я нашла момент, когда вы с женой разглядывали семейный альбом. Кстати, там были весьма откровенные фотографии.
– И что?!
– Могу сказать, что теперь я сменила твой образ на настоящий, правда, без костюма, – рассмеялась Эмми, – остальные детали – маленький девичий секрет.
– Противная девчонка, так вот зачем ты хотела объединить память, я-то считал, что могу довериться тебе, – наигранно проворчал я.
– Клянусь, что не буду размножать и развешивать в Эфире твоё изображение.
– Договорились. Так с чего ты решила, что я хороший?
– Странно, но я не нашла ни одного воспоминания, которое бы подтвердило обратное. Может быть, ты хранишь их в тайнике, а может, стёр, чтоб не мучиться. Предпочитаю остановиться на отсутствии доказательств наличия твоей тёмной половины. Мне так комфортнее.
– В свою очередь я не искал компромат, но считаю тебя кладезем добродетелей и добавлю, что путешествие по закоулкам твоей памяти привязало меня к тебе сильнее, чем возможное совместное проживание в течение нескольких лет, – парировал я.
– Хи-хи, я стала дорога тебе как память? Уж не хочешь ли ты расстаться со мной?
– Даже не мечтай, – уже сурово сказал я, – довольно шуток и стёба. Нам нужно серьёзно о многом поговорить.
– Только один вопрос. Можно? – взволнованным тоном сказала Эмми.
– Да?
– Ты видишь сейчас меня как Эмми или как жену?
– Как Эмми.
– Ура! Значит, ты тоже нашёл мои фотографии. Я очень жалею, что образы и звуки хранятся в разных частях мозга. Мне очень хотелось бы услышать тембр твоего голоса и речевое сопровождение твоих воспоминаний. Эпоха немого кино давно прошла, но мы застряли там с тобой без права на свободу выбора.
У совести печальные глаза
Ремарка Эмми на то, что я стёр свои негативные воспоминания, заставила меня задуматься. «Ни стыда, ни совести» – кажется, так говорят о людях, которые презирают нормы морали и бросают вызов добропорядочности человеческих отношений. А что такое совесть? Наиболее ёмкое и точное определение, на мой вкус, – «модулятор нравственности». Нравственность формируется в детском возрасте в процессе воспитания родителями, окружением и, в большой степени, поступками вышеперечисленных людей. Путь от стыда к угрызениям совести приводит к оценке совершённых поступков (проступков, с точки зрения морали) и становлению нравственного самосознания. Если мать в отчаянье говорит ребёнку: «Как ты мог сделать это?» – то вместе со стыдом к ребёнку приходит осознание неправомерности поступка. А начнёт ли работать совесть и корректировать поведение в дальнейшем, зависит от примера окружающих. Помню, как взял с комода тридцать копеек и прогулял эти деньги, сходив в кино