Танцующая с грозой - Дина Сдобберг

Мы буквально выпытали у Хранителя в обмен на рассказ, что произошло у нагов, историю о том, как Раф разводил здесь сады. Как поведал Кельт, наг пришел на закате и опустился перед воротами в позе смирения. Хранитель, привыкший и знающий, что наги это слуги даже не удивился. А когда наг начал просить духов, стерегущих замок, позволить ему заняться садом при замке, и вовсе уверился в своей правоте. Раф почти не уползал из сада, выкладываясь настолько, что даже хранитель его пожалел и поделился как-то раз собственной силой.

От нага же Хранитель и узнал, что тот старается, чтобы успеть к возвращению госпожи. А так как Кельт чувствовал, что кровь Лангранов все еще жива, то таким новостям очень обрадовался. Для него, хозяин или хозяйка, наследница рода, это все равно, что сердце для человека. Именно поэтому у провинившихся мужей нашелся самый верный защитник в лице Хранителя.

Проказливый ветер игриво трепал мои волосы. Я стояла на самой высокой смотровой башне, над аркой крепостных ворот. Только появившись здесь, я поняла, почему мама, увидев диадему работы Лернарина, назвала ее "короной грозового перевала".

Именно так выглядел сам замок, что расположился на плато, на месте вершины самого высокого пика горной гряды. Если смотреть с балкона жилой части, то сначала начинались небольшие стрелковые башни внутренней обороны, за ними шли стеновые, и замыкали круг смотровые башни внешних стен, замыкаясь самой высокой, которая защищала центральные ворота.

Забавно, моя корона представляет собой схематическое изображение башен моего же замка.

Отсюда открывался потрясающий вид на сам хребет, на плато и на подъем к крепостному мосту. У подножия плато иногда мелькали цветные точки. Самые отважные из разведчиков отваживались приблизиться к мосту, чтобы рассмотреть бьющиеся на шпилях флаги рода, говорящие о том, что хозяева вернулись в свой дом.

Хранитель лениво и довольно улыбался, ночью кто-то осмелился подняться к самому мосту. Даже я слышала испуганные крики, проклятья, призывы богов для защиты. Странные существа. Лезут незваными в чужой дом, а получая отпор, просят у богов защиты. А виноваты во всем оказываются жители замка, которые из этого самого замка

носа не показывают.

— Там красные суетятся. Опять пытаются вызнать здесь ли ты с ближним кругом. Все не угомонятся, предположения интересные строят. — Кельт, хитро прищурившись, смотрел на меня, склонив голову набок. — Обсуждают, стоит ли им обращаться в храм, как кокой-то синий, чтобы понять собственную жену. Не из твоих такой догадливый?

— Нет никаких «моих»! И Миа этим красным не жена уже давно. — Я уже хорошо знала, что подобные разговоры надо прекращать на корню. — И потом, как то не сложилось у меня с замужней жизнью, от слова совсем. Страшно и гадко.

— Это у тебя с мужиками не сложилось! А все почему? Потому что дома надо расти, а не шляться пока не вырастешь незнамо где. И замуж надо дома выходить, тогда б и мужья смирными были, уж я бы проследил. К тебе, кстати, почтовый вестник пробиться пытается.

— Так чего же ты не пропускаешь?

— А у меня не перелетный двор, а приличный замок. — После этих слов мне прямо в руки опустилось письмо с гербовой печатью королевского дома оборотней.

Эрар делился радостной новостью. После стольких лет безнадежных уговоров и преданного служения своей паре, лорд-канцлер добился ее прощения. И перед церемонией связующих уз собирался, как и положено, представить свою избранницу родне. И все б ничего, но родня-то жила во дворце. Тот еще гадюшник. И приводить туда женщину, пережившее подобное тому, что выпало на долю паре канцлера, да еще и вся страна столько лет это разбирала до мельчайших подробностей, идея так себе, мягко говоря. Вот поэтому Эрар и просил меня прибыть ко двору, поддержать женщину.

Но предупреждал, что на данный момент во дворце находятся посольства эльфов и нагов. Среди которых есть те, что представляются моими мужьями. Поэтому он поймет, если я отвечу отказом.

Что ж, это было честно, по отношению ко мне. И я это оценила. Я поеду во дворец, но отвечать пока не буду.

Интерлюдия

Дарден Варлах пребывал в бешенстве. При дворе к нему уже опасались подходить, вербер в своей ярости особо не разбирал, кто перед ним. Тихим шёпотом придворные лизоблюды пересказывали друг другу, как пару недель назад, он, с громким скандалом, выставил из своей спальни оборотницу-медведицу.

Это раньше никому дела не было до единственного наследничка почти разорившегося рода. А сейчас, владелец единственных в королевстве шахт по добыче ценнейшего минерала и близкий друг короля, в одночасье стал очень желанной добычей.

Да и родовое имение, весьма немалых размеров и ставшее приносить огромный доход, только добавляло притягательности для него в глазах местных вертихвосток.

Уже и между гвардейцами начались ставки, как скоро медведь будет выкидывать очередную "умную", что решила прибрать к рукам казну рода Варлах, осчастливив ее владельца созерцанием очередной голой девки. К радости гвардейцев, Дарден не считался ни с происхождением, ни с "девичьей" репутацией, ни с влиянием семьи. В прямом смысле выкидывал из своих покоев обнаженную красотку.

Неудавшимся соблазнительницам частенько приходилось притормаживать свой полет с помощью стены коридора или оканчивать его, рухнув на пол. Гневные требования семей, что как он смел, опозорить и оскорбить в самых нежных чувствах, напрочь игнорировались с, зачастую публичным, пояснением, что опозорить девицу, что лезет голышом в постель к чужому и к тому же, женатому мужчине, в принципе не возможно.

Тем не менее, Дарден не стал менять покои, не стал отправлять в свою спальню вперёд себя гвардейцев или слуг. Он просто забрал свои личные вещи и отправился жить в гвардейские казармы. Ему там, кстати, было гораздо комфортнее, чем во дворце.

Гвардейцы, которые не просто в красивой форме во дворце стояли, а ещё и первыми были в любой мясорубке и не раз уже видели молнии над головой, совсем по другому относились к жизни. Они не стеснялись высказать свое мнение в открытую, их шутки редко становились насмешками. Но тепло и заботу они умели видеть и ценить по достоинству.

Тому же Арду пришлось очень тяжело, когда в казармах стало известно о происходившем в его поместье, о его отношении к жене. Осложняло ситуацию то, что девушка была травницей и знахаркой. А у воинов, которые зачастую возвращались с порога земли мёртвых, только стараниями вот таких девушек, отношение к знахаркам было особым.

Они были вне категорий, пользовались уважением и защитой. Ни один гвардеец не отступал в сторону, если требовалось вступиться за ту, что иной раз выхаживала раненых бойцов прямо на поле боя.

Зато желание выпросить прощение у жены и вернуть её обратно у всех вызвало понимание. И то, Ард думал, что придется ему, переселятся в каморку к Рурху, который тоже потерял жену.