Жестокие ангелы - К. Л. Андерсон

— Стал бы Амеранд убивать своего клерка?

— Если бы он посчитал, что тот оскорбил друга или семью, то стал бы. Верность и преданность приобрели здесь весьма своеобразную, очень личную форму. Доверять можно лишь близким или, скорее, тем, кто одной крови с тобой.

Мои пальцы сжались вокруг чашки. Я подумала о покойниках, которых мы оставили на корабле. Понапрасну утраченные жизни, которые у меня не было времени оплакать, — родня, с которой не было шанса примириться.

Потом я подумала об Эмилии Варус и её встрече с клерком. Подумала ещё раз о запутанной цепочке войн и убийств. Здесь не только преданность и верность обрели очень личную форму, но и власть. Никакой беспристрастности. Очень мало лежит на поверхности. Твоя власть на Дэзл зависела от того, с кем ты был знаком. И кого боялся.

— Почему ты до сих пор здесь, Орри? — вдруг спросила я.

Орри уставился в мою пустую тарелку.

— Потому что, пока я здесь, чтобы помочь, меньше этих ребят будет продано в рабство.

Я кивнула. Мы просто немного посидели, чтобы чуть успокоиться, прийти в себя от всего сказанного. Потом новая мысль, как камень, тяжело опустилась на дно моей души.

— Орри, — произнесла я, — если Амеранда Жиро обвиняют в убийстве, почему они не забрали его отца? Отец — заложник добропорядочного поведения сына, ведь так? Если Амеранд сделает что-то не так, накажут и его отца.

Орри изумлённо посмотрел на меня. Сначала открыл свой рот. Потом закрыл.

— Я не знаю. Это должно было случиться сразу же после предъявления обвинения.

— Но именно его отец пришёл ко мне рассказать, что Амеранд арестован. — Мы уставились друг на друга. — Здесь что-то не так.

— И уже как-то по-новому, — сказал Орри с удивлением в голосе. — Поздравляю, Тереза. Я не думал, что такое возможно.

Существовала тысяча вещей, которыми мне следовало заниматься в тот момент, но понимание происходящего было крайне необходимо, более важно, чем всё остальное. Мне надо было узнать, почему Капа, Эмилия Варус и Амеранд Жиро — все оказались на моём пути. Мне надо было узнать, на чьей стороне был в самом деле Амеранд Жиро и что означал факт личного знакомства Эмилии Варус с Великим стражем Торианом. До тех пор пока я всё это не пойму, ничего не смогу предпринять.

— Орри, сделай мне одолжение.

— Какое?

— Мне нужно, чтобы ты доставил Финну Жиро послание от меня.

Он повернул голову так, чтобы оглядеть меня сбоку.

— Какого рода послание?

— Мне нужно, чтобы ты сказал ему: если в ближайшие два часа кому-нибудь надо будет поговорить со мной, я буду вести расследование на том месте, где была найдена Бьянка. Но тебе придётся показать мне это место. У меня даже не было возможности заняться этим раньше.

Орри прищурился:

— Ладно. Тащи своё здоровущее оружие, и мы отправляемся.

Пять минут спустя, с оружием за спиной, Орри и я шли вниз по улице. Тем утром народу было немного. Люди наблюдали за нами из дверных проёмов и узких переулочков, но торопливо бросались по своим делам, как только обнаруживали, что мы их заметили. Длиннохвостые попугаи взмывали с мусорных куч стаями лимонно-лаймового цвета, а змеи грелись на карнизах.

Я смогла вместе с Орри трижды завернуть за угол, перейти через мост над проломом, в который рухнула крыша тоннеля. Наши пути разделились у подножия огромной каменной опоры. Орри повернул налево, я продолжила идти прямо, медленно, стараясь следовать названным им ориентирам.

Наконец я остановилась у входа в подземный переход, который теперь стал не чем иным, как круглой дырой в асфальте. Остов винтовой лестницы вёл в темноту.

Я помедлила, глядя в эту дыру, и постаралась успокоиться. Я чувствовала на себе взгляд Бьянки, притаившейся в бесконечно терпеливом ожидании. Когда этот терпеливый взгляд направлен на вас, он может довести вас до последнего быстрее и надёжнее, чем любая самая страшная угроза, потому что вы знаете: не важно, что вы сделали, она никуда не денется, когда с вами будет покончено, просто останется там же. И притаится в ожидании.

Голые брёвна скрипели и вибрировали под моими ботинками, когда я осторожно спускалась вниз. Камень приглушал звуки, которые раздавались над моей головой, но усиливал скрип проржавевших креплений. Стоял запах гниения. Если вентиляционные каналы и функционировали, то они были засорены. Было жарко, душно и тихо. Кое-где лежали пыль, и отходы продуктов брожения, и множество экскрементов. Мне сдавило горло, и я закашлялась. Я велела себе преодолеть отвращение, но запахи показались только хуже.

Хотя это всё-таки сработало. Почти.

Наконец мои ботинки снова коснулись поверхности. Густые тени и слишком много шелестов и шорохов наполняли тоннели, напоминая мне, что утраченное, тайное, крысы и то, что охотилось на них, — всё ожидало здесь, внизу, вместе со мной. Шевельнулось что-то большое, и я повернулась на каблуках, держа наготове своё оружие. Шаги в темноте удалялись. Я на секунду расслабилась и снова перекинула оружие за спину, но я согнула руки в своих бронированных перчатках, а мой разум настроился на боевую волну. Я была готова сражаться.

Под ступенями чернело пространство. Единственный серый луч освещения пробивался сверху подобно лучу прожектора. Я была начеку, натянута, насторожена. Мне не следовало так поступать. Следовало выбирать другое место встречи. Не следовало спускаться в могилу Бьянки в одиночку.

Но я была не одна. Она находилась за моей спиной. Я чувствовала её дыхание. Оно отдавалось эхом в моих собственных тяжёлых, резких вздохах.

Я отрегулировала манжеты на своей униформе и подняла правую руку так, чтобы загоревшаяся лампочка освещала пространство под лестницей.

Там не было практически ничего, кроме голых камней. Немного грязи забилось по углам, но и мусора было не много. Обитатели Дэзл освобождали свой дом от любых отходов, которые можно было превратить во что-то другое, и растаскивали их.

Камень был подпорчен временем, дерьмом и кровью.

Я выключила свою лампочку.

Мгновенно всё погрузилось в темноту. У меня перехватило дыхание. Оно эхом отдавалось в ушах. Слишком громкое. Слишком тяжёлое. Вдруг я почувствовала, как моё тело от страха обливается потом под бронёй, как и мои ладони в перчатках. Всё это обмундирование не отличалось лёгкостью, однако я была уязвима. Не защищена. Темнота может видеть. Она вползает под кожу, проникает в голову. Дневной свет думает, что видит, темнота знает об этом. Темнота — то, что ты носишь в дыре, которая до сих пор зияет в твоей голове. Она уже живёт внутри тебя, ожидая найти ту небольшую трещинку, которая расширится настолько, что темнота просочится в твой мозг и наполнит тебя до краёв.

Я ничего не видела. Конечно, ничего. И не ожидала увидеть. Я просто хотела находиться там, где они нашли её, чтобы попытаться понять, что она делала здесь. Что это было возможное белое пятно в системе клерков. И вполне разумно предположить, что я проводила здесь время не напрасно. Я могла поджидать здесь Амеранда и, может быть, одновременно отыскать какую-то утраченную часть Бьянки в самой себе. Могла молиться и произносить клятвы о том, чем я дорожу, и начинаю примиряться с понапрасну пролитой кровью и понапрасну потерянными жизнями.