Opus 1 - Евгения Сергеевна Сафонова

– Пожалуй, ты прав. Предпочту быть живой. – Она рассеянно поскребла кончиками пальцев по его груди, прикрытой тонкой тканью рубашки: каким-то кошачьим жестом, пытаясь найти в себе смелость задать рвущийся наружу вопрос. – А ты… когда в меня… просто… я до последнего не видела, чтобы я тебе нравилась. А тому, что видела, не могла верить.

Или не хотела. Но это ему слышать необязательно.

– И всё равно решилась сделать то, что сделала?

– В наших сказках поцелуй традиционно превращает чудовищ в принцев. Я решила, что трюк сработает и здесь.

Он тихо рассмеялся. Ничуть не обидевшись на иронию, вновь золотившуюся в её словах. А Ева, устраиваясь поудобнее на его плече, понадеялась, что ему всё же не слишком холодно. Она прекрасно помнила, как в своё время фырчала Динка, когда замёрзшая Ева заползала к ней под одеяло, и как вопила сама Ева, когда сестра отвечала ей тем же: даже горячая сестринская любовь не отменяла чувство дискомфорта от того, что к твоим нагретым босым ногам прижимается нечто, по ощущениям сильно напоминающее снеговика. И вздохов по прекрасным, сверкающим и холодным как лёд вампирам Ева никогда не понимала – мысли о брачной ночи с тем, чей тактильный портрет похож на мёрзлую статую, её не прельщали.

Впрочем, между ними оставалась одежда. Везде, кроме губ и ладоней. И, судя по всему, к холоду Герберт привык: профессия обязывала.

– Когда ты играла. Наверное. – Некромант накручивал её волосы на палец, обвивая ноготь бледно-золотистой шёлковой прядью. – Может, раньше. Просто в тот момент понял.

– Так хорошо играла?

– И это тоже. – Он помолчал. – Когда ты играешь, ты… другая. И одновременно нет. Как будто суть пропустили сквозь хрустальную линзу и вместо тихого мягкого света в глаза вдруг бьёт слепящий луч.

Ева потупилась, изучая узор, чёрной шёлковой ниткой вившийся по вороту его рубашки.

– Никогда не любила смотреть, как я играю. На записях. Всегда казалось, что я на сцене безумно смешная.

– Почему?

– Я за инструментом часто такая… насупленная. Хмурая. Когда мне трудно. А когда не трудно, улыбаюсь как сумасшедшая.

– Ты просто погружаешься туда, где абсолютно забываешь о себе. Растворяешься в том, что делаешь. Это прекрасно, а не смешно. И у тебя появляется такая трогательная морщинка на переносице… – Позволив светлой пряди размотаться и упасть на его рубашку, Герберт коснулся её подбородка, заставив Еву приподнять голову. – Вот здесь.

Когда он тронул губами её лоб – там, где на записях она и правда видела у себя складку, которую всегда мнила даже смешнее блаженной улыбки, – Ева поняла, что всё ещё не верит в происходящее. Что Гербеуэрт тир Рейоль может быть таким. С другой стороны, он же недавно на её глазах трепал по меховому пузу кота, которого держал в стазисе несколько лет, потому что не хотел терять… Сама ведь когда-то думала: парень, который любит котиков, просто не может быть плохим.

Оставалось надеяться, что их сказка и правда про красавицу и чудовище. А не про Золушку, которая снова обернётся замарашкой, как только часы пробьют двенадцать.

– Хотя в чём-то ты права. Ты редко бываешь такой серьёзной, как за инструментом.

– Имеешь что-то против?

– Кто-то же из нас должен быть несерьёзным. Когда есть возможность. – Улыбка, наметившаяся в уголках его губ, погасла, вернув в лицо отстранённость. – Скоро, полагаю, эта возможность тебе будет представляться нечасто.

Думать сейчас о королеве, восстании и мнимой помолвке Еве совершенно не хотелось. Как не хотелось, чтобы об этом думал Герберт. Так что она отвлекла его от этих мыслей тем же простым и действенным методом, что безотказно сработал на лестнице.

Когда Герберт уходил, впервые за всё время, проведённое в этом замке, Еве было тепло.

Поздравление Мэта с новым статусом (из решительного и твёрдого «не замужем» в романтичное «влюблена», которое стоило бы смешать с сомнительным «помолвлена», приправив задумчивым «всё сложно») она получила среди неизменно бессонной ночи, коротаемой за чтением того же любовного фэнтези. Сейчас книжка казалась ещё посредственнее, чем по пути к Гертруде, но тем более забавной.

К счастью, Ева заподозрила неладное, как только услышала стук в дверь. Хотя бы потому, что вдруг вспомнила: она слишком давно не видела Мэта, а тот едва ли мог оставить произошедшее без внимания.

Именно поэтому она не завизжала, увидев на пороге Герберта в окровавленной рубашке.

– Забыл самое важное, – проговорил тот, протягивая к ней расправленную ладонь. Там лежало нечто, на первый взгляд напоминавшее кусок сырого мяса; на второй – то, что традиционно предлагают мужчины вместе с рукой.

Ева устало захлопнула дверь под носом у Мэта.

Естественно, это ничуть не смутило демона, пару секунд спустя спокойно пролетевшего сквозь дерево.

– И тебе привет. – Он был уже в привычном обличье; в глазах плескался голубой огонь, искристая синь одежд не меняла оттенок под лучами волшебных кристаллов. – Спасибо.

– За что? – возвращаясь к кровати, уточнила Ева, не оборачиваясь.

– Что не разочаровала. Всегда считал девочек обманщицами от природы. Не хотелось менять свои убеждения спустя столько лет.

Это всё-таки вынудило её обернуться, застыв в шаге от гобеленового покрывала.

– «Никакой принц, король, эльф или бог для меня не перевесит дом», – пропел Мэт, присаживаясь в изножье кровати, зависнув над спинкой, чуть не касаясь одеяла лаковыми туфлями. – Кажется, так кое-кто говорил совсем недавно? Хотя если подумать, некромант в перечень не входил, а принцем наш малыш является лишь формально.

– Я не…

– Что? Не собираешься отказываться от дома? Быть в ответе за тех, кого приручила? Ты же вроде так любишь эти слова, златовласка. Или для тебя словами они и остаются?

– Я не думала об этом, – совершенно честно отрезала Ева, падая на постель спиной назад.

– А если подумать?

Она промолчала.

Бросить Герберта – значит предать. Не бросить – значит предать всех и всё, что ждёт по ту сторону прорехи. Включая, возможно, саму себя. Нет… нет, гнать эти мысли. Не поддаваться на провокации. Пока у них с Гербертом столько проблем, что о возвращении домой и речи не идёт. Начиная с той проблемы, что в текущем состоянии Ева от некроманта при всём желании никуда не денется.

Надо же было чёртовой кляксе отравить ей едва обретённую радость…

– Не грусти, златовласка, – сказал отравитель, пока она лежала, раскинув руки на кровати, старательно глядя в потолок. – Я мог бы разрешить дилемму. Позволить тебе не выбирать.

– Даже слышать не хочу.

– В моём мире я не только сумею тебя воскресить. Оттуда можно без труда открывать прорехи