Дни яблок - Алексей Николаевич Гедеонов

class="p1">«… как будто клубок», — додумал я и разломил плод. Тот развалился сразу — нить развилась, но не оборвалась.

… Я сидел на полу, в своей квартире, на лицо капало с волос, в горле першило — я покашлял. Вода в тазу была чёрной и какой-тотвердой на вид — ну, как стекло. Время от времени что-то сверкало в черноте… такое, вроде бы звёзды, но гораздо неприятнее.

— Думали, не всплывёшь, забеспокоилжь Лида. — Дать тебе полотенечко?

— Лучше глинтвейн, — оттеснила её Гамелииа. — Посмотри, он же весь просто синий и глаза закатил. Чего ты молчишь? — обратилась она ко мне и подсунула под нос керамическую кружку.

— …радиант, — выдавил из себя я и припал к напитку.

— Предсказание читай, ридинант, — встряла Бут. — Тут такое было, пока ты шнырял… нырял! Начали вот эту песню… про юбку, да… Спели, правда, один куплет, приличный… Загудело! Затряслось! Листики эти как взбесились! Их Лида бубном гоняла… Читай, короче говоря, интересно же…

Я разжал кулак, записку не обнаружил, поправил мокрую чёлку и:

— Первинец-червинец,

Грымнул креминец.

Дзень-брязь — вышел князь!

— Чего ты орёшь? — спросил Рома. — В смысле — зачем ты вот это «брязь» крикнул? Струна лопнула даже…

Гул вернулся, стал на тон выше, словно что-то, похожее на застарелую зубную боль пронзило стены.

— Давайте опять музычку, — попросил Рома, — а то что-то тревожно. Действительно жутко даже.

— Ты сам музычка, — буркнул Чернега. — Напой чего-то.

— Течёт речечка… — неизвестно с какого перепугу начал Ганжа, — по песочечку… Блин!

В тон блину лопнула струна, бас. Листики внезапно изменили цвет, разлетелись по углам комнаты, откуда и замерцали нервно светом багряным и тревожным. Угасающим.

— Красиво, — заметила Настя, заворожённо пялящаяся на табуретку и таз. — Убиться просто… Гляньте сюда!

Вода, что была игрой, что слушала заклятия-считалки, что не угомонилась и не перестала — потому, что есть, была и будет… Восстала.

Из перехода, где она проводник из источников незримых, с той стороны, где встречаются все течения, и даже из последних пределов — привела неживое к живым, нежданное к беспечным, ненасытное к беззащитным.

Из восставшей воды вытянулась рука, вторая — обе бледные до прозрачности… затем нога — с отросшими ногтями.

— Я сейчас просто усрусь, — тускло сказал Ганжа.

— Не ты один… — отозвалась Линник. — Откуда в тазу ноги? Оно там что — всё голое? А как поместилось?

— Наверное, нам пора, — нервно заметила Карина. — Слишком, того, интересная жуть…

И дверь в комнату моментально захлопнулась — с грохотом и кусками штукатурки.

— Саша, — занервничала Гамелина. — Алё, гараж! Делай что-нибудь…

— Хотел убежать, — ответил я. — Но теперь некуда…

— Ещё варианты? — жёстко поинтересовалась Аня. — Смотри, оно лезет. К нам…

— Не лезет, а вылазит… — не удержалась Лида.

— Дайте мне сначала свитер, а то холодно что-то, — начал я. — Дыхание видно…

— Да, температура падает, — высказался Крошка. — Аномально…

От водяного столба отпрыгнул — оторвался, брызгаясь, худой, давно не стриженный подросток в белой рванине. Одеяние это, условно белое, развевалось вокруг него, будто плыло в замедленной съёмке. Красиво, прямо до смерти.

— А ведь это батист, — сказала Гамелина сиплым от волнения голосом. — Его часто берут на саван, кстати.

XXI

Тих будь он,

Благ твой сон,

Как тех, кто пал,

Сквозь стон!

«Четверг — для утех. Пятница — для состязаний. Суббота — для непредвиденных встреч. При встречах подобного рода вам помогут предметы из свинца…»

Так говорит Альманах. Всегда интересно узнать было — неужели предмет из свинца — это пуля?

«Не получилось предвидеть, — подумал я. — Совсем. Ничего, это временное. Сейчас зазвенит, даром, что ли, гудело. Ангел мой, пойдём со мной. Гуси, гуси — гагага…

Совсем ничего…»

Подросток в рваном батисте двинулся к нам, походка его была неуверенной, а одеянье несерьёзным. Кто-то издевочек пискнул.

— Он будет говорить сейчас, да? — спросила Аня, будто ни на что не надеясь. — Ты его вызвал? Это твоё пророчество, да?

— Я своё где-то потерял, — ответил я. — Он будет убивать. Скорее всего, молча.

— А мы что делать будем? — растерянно поинтересовался Валик. — В это время?

«Это время, — подумал я, — движется… Тянется, идёт, подходит, бежит… Хотя, бывает, истекает. Истекает… исихия, ихор — кровь. Наверняка оно красное. Как кровь и чуть-чуть с серебром. Это уже алхимия. Нужно немного времени. Да».

— У меня есть магния кусочек, — невинно сказал Крошка. — Прямо с собой. Здесь. Если всё правильно сделать — будет вспышка.

— Это хорошо, — удалось заговорить и мне. — Вспышка — хороши выход, свет. Сначала выйдем в коридор. И будете убегать.

— Куда это? — спросила Карина.

— Домой. Каждый к себе, там стены, — ответил я. — Вы ему без интереса…

Тот, с отмели, по-прежнему покачивающийся на непривычных ровному полу ногах, решил подойти поближе. С него натекла вода в стороны.

Стало понятно мне, что не отвертеться — стычка неизбежна.

— Что у тебя на шее? — грубее, нежели хотелось, спросила. — Дохлое такое?

— Ты ведь носишь цепочку? — уточнило у меня заросшее создание.

— Тебе какое дело? — подхватил я.

— Это кувшинки, — не нашёлся он. — Мы из них плетём цепочки, чтобы как у тебя. Вот.

Гамелина и Линник синхронно фыркнули.

— Вонючие, наверное? — не без интереса спросил я.

— Как ты сказал? — весь растопырился вниманием полупризрак.

— Мои не пахнут, — сказал я очень неприятным голосом. Огрел создание настоящей цепочкой, холодным железом, и призвал все силы из имеющихся здесь. В первую очередь — тлеющие болотными огоньками листики. Просил и требовал: удержать его-того-непонятно-кого на месте, а лучше вернуть — откуда явился-забарился.

Он повторил все мои движения в точности, что-то буркнул, и листики, было прянувшие стрелами, застопорились — будто в замедленной съёмке. Затем погасли, а потом — антрацитово сверкая — рухнули на пол, где и разбились со звоном в острую мелюзгу.

— Не противься, — сказал пришлец строго.

— Вот скотина, — с чувством ответил я. — Да откуда ты взялся, чтоб командовать тут? Призрак несчастный. Ненастоящесть, обман, муть, фикция… Ты искажаешь, ты оскорбление свету, прочь с лика дня. Сгинь.

— Я — это ты, — разлепил синюшные губы пришлец. — Я плохое настоящее, я неверная плоть. Во тьме я окреп, мне свет теперешний не в тягость… Сейчас вечер.

— Ага, да, и осень спускается, — фыркнул я.

— … И тёмные дни грядут… — закончил фразу мальчик. — Это хорошо или плохо?

— Кто тебя научил? — напустился на него я.

— В основном, ты, — честно ответил он. — Да. Ты научил нас почти всему… Можно сказать так.

— Тут смущает вот это