Выпускник. Журналист - Мэт Купцов

кусает губы, фактически подтверждая мои опасения, что кто-то стоит за ней. Тот, кто выше ее, тот, кого она боится.

— Почему майору Волкову не пожалуешься на того, кто заставляет тебя рисковать собою, газетой и сотрудниками?

— Они всех убьют, — выдыхает Ника.

— Так уж убьют? Звери что ли? Не войдут в твое положение, на найдут другого расследователя-журналиста. Я бы на их месте следователя бывшего нанял, а не девчонку.

— В том-то и дело, эти люди считают, что на таких как мы с тобой внимания не обратят, мы — мелкие сошки. Ты, Валя, Марина, даже я. Но… почему-то на тебя обратили пристальное внимание. Макар, кто ты, что скрываешь? С самого верха приказали следить за твоими действиями. Ниточки ведут знаешь куда?

Мотаю головой.

— США, — с придыханием произносит Ника, так тихо, что звук проносится как дуновение ветра.

— Может, ты шпион? — моргает глазами как кукла.

— Совсем дура⁈

Мы живем не в той стране, чтобы произносить такие вещи. Услышат, схватят, увезут в воронке, выбьют показания, и расстреляют на месте.

— Кажется, Мартынов меня в чем-то подозревает, следит за мной, хмурится, когда мимо его кабинета прохожу.

— Значит, ты не скажешь этим ребятам, чтобы отвалили, так и будешь втягивать в эту сеть хороших девчонок, портить им жизнь, — спрашиваю больше себя, чем эту крашеную дрянь.

Кажется, она полностью устранилась от решения проблемы, в которую влезла.

— Мой отец работал на эту агентурную связь, до него — дед. Мне уже самой не выбраться. Поможешь?

— Почему я?

— Они тебя боятся, не майора Волкова.

— У меня нет даже родственников в ЦК КПСС, чего меня бояться, я юнец без корочки журналиста, — усмехаюсь невесело.

— Ты хранишь какие-то секреты… — говорит с придыханием. — Расскажешь мне?

— Иди ты к черту.

— Как хочешь, — меняет тон на обычный, стальной. — Теперь ты будешь встречаться с заказчиками и исполнителями.

— Говоришь, как киллер.

— Как кто? — переспрашивает, задумчиво глядя на дверь.

— Как заказной убийца, желающий уничтожить всех молодых советских журналистов.

— Ты, Сомов, настоящий журналист, у тебя есть дар придумывать новые звучные слова, — Ника смотрит с завистью.

— Этого у меня не отнять. Мой дар, принесенный оттуда.

— Откуда оттуда? — округляет глаза, внимательно слушает.

Складывается такое ощущение, что всё что здесь происходит запланированный спектакль, чтобы развести меня на лишние слова. Ну конечно, ни черта Ника не больна, чувствует себя прекрасно, ведьма по-другому и не может существовать, она же как все женщины, питается мужской энергией.

Играет роль, чтобы я выдал себя и свои намерения.

— Когда человек рождается, ему природа дает талант, я о нем, моя хорошая, а ты что подумала? Что я о Боге говорю? Нет, я не такой. Я советский человек, верю только в себя и в партию.

— Со-мов, — тянет она, прищурившись, — я-то думала, что ты простой глупый мальчишка, который умеет только бегать по мелким поручениям и махать кулаками в подворотнях, а ты нечто большее…

— Нечто?

— К тому же с мозгами, — заканчивает она задумчиво фразу. Решает, что ей теперь делать с этой информацией.

Смотрит на меня с большим интересом, подходит ближе, наклоняется и от нее исходит легкий аромат духов Опиум.

— Ты у нас очень умный мальчик, всё-то ты знаешь, из всего выкручиваешься, скажи, выходить мне замуж за майора?

— Тебе решать, — отвечаю глухо. — Что важнее — любовь или деньгие.

— Любовь? Я не знаю, что это такое. Это удел бедных жить согласно чувств.

— Забыла, в СССР нет классов, все люди равны, — напоминаю барышне.

— Да, ты прав, — снова строит из себя тургеневскую барышню — этакую скромницу из глубинки, замкнутую в себе, но при этом начитанную, образованную, тонко чувствующую все происходящее вокруг.

— Но я-то знаю, она не такая.

— Я бы объяснил тебе на пальцах, что такое чувства, но всего не покажешь.

И сейчас я понимаю Нику, такие как мы с ней — люди, идущие к конкретной цели, не должны отвлекаться на всякую ерунду. Секс — это важно, а всё остальное — издержки.

Ника смотрит на меня с большим интересом, как на шахматную фигуру, неожиданно начавшую ходить не по правилам. Соображает, что же делать, чтобы снова вернуть в свою шахматную партию.

К сожалению, слишком поздно.

— И не нужно, чтобы зеленый парень как ты показывал мне любовь, — фыркает, подходит к окну.

Я только усмехаюсь. Кто знает? Не думаю, что Ника когда-либо действительно задумывалась о любви. Для неё всё — это игра, манипуляции и выгода. А любовь? Это для слабых, не для неё.

Похоже, она и ребенка выдумала, чтобы замуж выскочить за майора. И сама спровоцировала, чтобы он отстранил ее от опасного дела.

Уверен, что Вальку она втянула для того, чтобы я не смог соскочить.

А зачем им снова меня втягивать во все это?

Правильно, чтобы уничтожить.

Как минимум, как журналиста стереть из памяти города, они же еще в том году грозились отомстить. Как максимум, хотят убить на задании. Тогда, это пахнет заказом.

Похоже, тут мои новые недоброжелатели постарались.

У всех «честных» граждан необъятной нашей страны я уже в печенках сижу. Даже в Сочи успел наследить.

А Ника снова в деле, похоже, желает сорвать большой куш, который обещали за меня.

Только стоило мне это подумать, как дверь открывается неслышно, и передо мной появляется Валентина. Озадаченная, с таким серьёзным лицом, что я на мгновение замираю.

— Вы о любви говорили? — её взгляд холодный, предвзятый, серые глаза сверлят меня насквозь, а её рыжий тёплый свитер, под которым вздымается грудь, отвлекает мои мысли.

Я молчу, глядя на неё, и ощущаю, как напряжение между нами нарастает. Хотелось бы прижаться к ней, обнять её, почувствовать тепло, но вместо этого стою истуканом, не зная, что сказать.

Валя стоит в дверях, будто ждет чего-то, и я вдруг осознаю, что всё намного сложнее, чем кажется.

Рытвин ведь так и говорил, что мне будет тяжело совмещать два дела — жить и строить.

Гадство.

Я не должен думать о близких мне людях, о знакомых и их судьбе, если хочу работать с Рытвиным и ему подобными. Они выбрали служение стране и отказались от личных притязаний. Все их поступки продиктованы в первую очередь служением. Тому ради чего они оказались здесь в 1976 году.

— Здравствуй, — холодно приветствую Валентину и поворачиваюсь к Нике.

— Ты хотела, чтобы я материалы съездил забрал в больницу. Адрес пиши.

— Уже написала, — Ника сунула мне в руку бумажку и дала кожаную папку. — Там все вопросы к профессору психиатрии.

Само слово психиатрия меня напрягло, но на моем лице даже мускул