Приговор - Кага Отохико

— Ничего особенного, просто решил узнать, как твои припадки. Врачи народ беспокойный. К тому же вполне могло статься, что ты и от лекарства откажешься. Как, принял его?

— Да. — С лица Кусумото разом стёрлась улыбка. На первый взгляд оно казалось бесстрастной маской, но, если приглядеться, было видно, что он с трудом скрывает недовольство. По морщинам на лбу молниями пробегали судороги.

— Так как же? Я имею в виду твои припадки, когда тебе кажется, что ты то ли тонешь, то ли падаешь…

Кусумото молчал. Мужчины разглядывали друг друга, словно прощупывая. Тикаки попытался поймать сквозь стёкла очков взгляд своего собеседника, но на месте зрачков увидел только два оконных квадрата. Он перевёл взгляд на окно. Матовое стекло, забранное металлической решёткой, — не столько окно, сколько небольшое отверстие в стене. Из него» наверное, не видно даже, что всё завалено снегом. Как же уныло в этой одиночке! Почти полное отсутствие вещей. Ни беспорядочного нагромождения фигурок будд, статуэток Богоматери и деревянных кукол-кокэси, как в камере Оты, ни завалов консервных банок и одежды, как в камере

Андо. Только книги, аккуратными рядами стоящие на платяном шкафчике. Выбор книг далеко не случайный. Большой католический словарь, «La Bible de Jerusalem», Библия в новом исправленном переводе, словарь иврита, толковый словарь Кодзиэн, Библия, «The Bible authorized King James version», англо-японский словарь, Новый Завет в переводе Раге…[9]

— У тебя здесь несколько вариантов Библии. А я её почти и не читал. Ты знаешь французский?

— Да не то чтобы знаю…

— У меня в университете вторым иностранным языком был французский. Но на медицинском никто к языкам серьёзно не относился. А ты ведь учился на юридическом? Наверное, у вас там языкам уделяли много внимания…

Кусумото по-прежнему молчал. Тикаки подумал, что неплохо было бы завести разговор о его крещении у патера Шома из Парижской иностранной миссии. Но тут лицо Кусумото передёрнулось. Будто какая-то нестерпимая боль вдруг пронзила мозг.

— Так как насчёт приступов? Они по-прежнему у тебя бывают?

— Да.

— И сейчас тоже?

— Нет.

— Помнишь, — Тикаки сделал над собой усилие, чтобы голос его звучал дружелюбно, — ты мне говорил, что иногда тебе кажется, будто ты летишь куда-то вниз головой? Что-то подобное ты испытал, когда падал с утёса. На горе Яри-га ока, по-моему? Не можешь рассказать об этом поподробнее?

— Это было на горе Цуругидакэ. Мне нечего добавить к тому, что я уже вам рассказал.

— Вот как, — смутился Тикаки. Разговор оборвался, не успев начаться, будто его нить перерезали острым ножом. Внезапно Тикаки рассердился. С какой стати он должен терпеть такое хамское обращение? Ведь он пришёл сюда по просьбе Фудзии, отложив все другие дела! Но ему быстро удалось взять себя в руки. В конце концов, перед ним самый обычный пациент. Психиатр не должен сердиться на пациента, ведь стоит только начать, и не остановишься. И он принялся рассказывать выдуманную тут же историю.

— Знаешь, один мой приятель попал в аварию на скоростной магистрали. Он спал на заднем сиденье джипа, который вела его подруга, когда она вдруг резко затормозила, пытаясь избежать столкновения со стоящим грузовиком; машину занесло, и она врезалась в металлическое заграждение. Он вылетел из разбитого окна и, пролетев около десяти метров по воздуху, потерял сознание. К счастью, обошлось только переломом обеих ног. Но, по его словам, пока он летел эти десять метров, ему совсем не было страшно, он просто думал: «Надо же, я лечу…» Он точно знал, что когда упадёт на землю, то умрёт, и несмотря на это не испытывал абсолютно никакого страха, ни чуточки…

— Вот как? — проговорил Кусумото уже не таким напряжённым голосом, — судя по всему, история, рассказанная Тикаки, его заинтересовала. — Да, нечто подобное было и со мной.

— Ты мне говорил, что у тебя возникло ощущение, будто ты смотришь на мир с того света. Что ты имел в виду?

— Словами этого не передашь. Знаете, бывает, откроешь утром глаза — и в первый момент всё вокруг кажется тебе нереальным, будто продолжение сна. Что-то вроде этого…

— То есть, когда ты «куда-то летишь», ты ощущаешь то же самое, что в полусне?

— Ну, не буквально, конечно. Но в общем что-то вроде.

— Ощущение падения?

— Да. Что тело летит вниз. При этом знаешь, что где-то там есть дно, на которое в конце концов и упадёшь.

— И что?

— А то, что у этого падения есть некая цель, конечный пункт, что ли, по направлению к которому ты движешься. Движешься, всё время помня о нём.

— И что это за конечный пункт? Смерть?

— Может и смерть, но это всего лишь один из вариантов. У падения может быть и иной, совершенно противоположный пункт назначения. Иначе говоря — жизнь.

— Что ты имеешь в виду?

— Смерть и жизнь суть две разновидности состояния живого существа, оказывающего сопротивление некой силе. Эта сила — бескрайняя, непроглядная тьма. Там, в этой тьме — нет ни жизни, ни смерти, ничего. Вечное молчание, вечная пустота. Затеплится в этой тьме огонёк — возникнет жизнь, погаснет огонёк — наступит смерть. Что такое жизнь и смерть рядом с этой бескрайней тьмой? Так, мелочь. И все страдания вокруг to be or not to be — на самом деле сущая ерунда.

— Наверное, ты прав, — кивнул Тикаки. Однако на самом деле он так до конца и не понял, что хотел сказать Кусумото. Ясно было одно — тот знал что-то такое, чего не знает он сам. Обстановка в камере была скудная — книги, цветы, человек, но у Тикаки возникло ощущение, что в этих стенах заключено нечто ему неведомое, какая-то тайная сила, которая стремится вырваться далеко за их пределы. Стараясь заглянуть в покрасневшие — возможно, спросонья — глаза, спрятавшиеся за стёклами очков, Тикаки спросил:

— Значит, тьма и есть конечный пункт?

— Да, и конечный, и пункт отправления одновременно. Ведь, в сущности, это одно и то же.

— Но ты сказал, что смотрел на этот мир как бы с того света. То есть конечный пункт — это смерть?

— Нет, не только, ведь с пунктом отправления тоже нельзя не считаться. Иногда я смотрю на этот мир глазами ещё не рождённого существа.

— Честно говоря, я не очень хорошо тебя понимаю, — признался Тикаки. — У меня такое впечатление, что меня дурачат. Или ты просто играешь словами?

— Нет, — решительно, так чтобы у собеседника не оставалось никаких сомнений, сказал Кусумото.