Неоконченный романс - Валентина Мельникова

Теперь предстояло самое главное — объяснение с Леной и ее отцом. Алексей спустился на берег, присел на камень рядом, молча оглядел их встревоженные лица.

— Ничем порадовать вас не могу, дорогие друзья, ситуация хуже некуда. Самое большее через час они поймут, что их водили за нос, через два — будут здесь… — Алексей достал карту из кармана. — Прошу выслушать меня без лишних комментариев и вопросов, что непонятно, уточню дополнительно. — Он усмехнулся. — В сложившихся обстоятельствах вынужден взять командование на себя и поэтому, — он предостерегающе посмотрел на Лену, — прошу просьбы воспринимать как приказ. — Алексей развернул карту на коленях, жестом пригласил их пододвинуться ближе. — Через пятнадцать минут мы с вами расстанемся. Вы, Максим Максимович, вместе с Леной должны непременно добраться до биостанции. Терентьев по рации пусть сообщит куда следует о том, что происходит на прииске.

— Алеша!

Он увидел побледневшее лицо Лены, жестко глянул ей в глаза:

— Даю вам двое суток, больше я водить их за нос не смогу. Пойдете через горы, левее перевала, ориентиром будет служить триангуляционный знак. По карте сразу за ним начинается достаточно пологий склон, переходящий в ущелье. Прямо по нему спуститесь вниз, километра за два до биостанции. На выходе из ущелья егерский кордон, у них тоже есть рация, правда, не настолько мощная, как у Терентьева, но с биостанцией связаться можно…

— Алексей, я правильно понял, вы нас отсылаете? — осторожно спросил Максим Максимович. — Но ведь это же смертельно опасно — остаться один на один с бандой.

— Гораздо опаснее, если мы втроем надумаем уходить. Они настигнут нас быстрее детской неожиданности, и тогда вообще никто и никогда не узнает, что здесь случилось, куда мы исчезли.

А так есть возможность достать этих мерзавцев и базу их накрыть. — Алексей искоса глянул на Лену. — Думаю, Мухину надо одному из первых про Македонца сообщить, раз он этими делами занимается.

— Хорошо, я все понял, хотя чувствую себя омерзительно, словно я инвалид беспомощный…

— Простите, Максим Максимович, за резкость, но сейчас не время для интеллигентских самобичеваний. — Алексей извиняюще пожал ему руку. — Я давно понял, что всегда могу на вас положиться. Не знаю, как все получится в дальнейшем, но очень надеюсь распить с вами бутылочку коньяка.

Максим Максимович крепко обнял его:

— Больше мне нечего сказать, кроме самого банального: берегите себя, Алеша, и дай бог, чтобы все благополучно закончилось!

Лена молча исподлобья смотрела на них. Алексей подошел к ней, взял за руки, но она отдернула их, повернулась к нему спиной.

— Лена, выслушай меня. — Он мягко взял ее за плечи, развернул к себе, заметив, что старший Гангут деликатно ушел в сторону и принялся выкладывать на полотенце продукты из рюкзака.

— Слушаю вас, господин главнокомандующий! — Губы у нее дрожали, но глаза смотрели сердито, с вызовом. — Развязываете себе руки, Ковалев, и вам глубоко безразлично, что мы чувствуем при этом. Мальчику захотелось в казаки-разбойники поиграть. Да плевать я хотела на эту базу с Македонцем в придачу.

Одного накроют, десять новых появится, а тебя, Ковалев, уже не будет. — Она обняла его, прильнула к груди. — Я люблю тебя и не переживу, если что с тобой случится!

Алексей оторвал ее руки от себя.

— Еще твоих истерик сегодня не хватало! Сейчас ты уйдешь, — сказал он твердо. — Мне не нужно, чтобы ты путалась под ногами и получила пулю в лоб. Я хочу, чтобы ты убралась отсюда, и клянусь всем на свете, на этот раз ты меня послушаешься!

Лена отшатнулась, все, что угодно, но только не эти грубые и жесткие слова она собиралась услышать от него. Вея ее решительность вмиг улетучилась, осталась лишь одна оболочка. Наконец она с трудом выдавила из себя:

— Выходит, я для тебя ничего не значу?..

Алексей упреждающе поднял руки:

— Ради бога, все, что между нами произошло, ежесуточно происходит с миллионами мужчин и женщин…

Он не успел увернуться и чуть не упал от увесистой затрещины.

— Жалкий и ничтожный негодяй! К несчастью, наши отношения не стали для меня мимолетным приключением, я позволила себе подумать, что встретила человека, которого смогла бы полюбить, и горько теперь об этом сожалею. Ты не представляешь, насколько ты мне теперь омерзителен. — Она смерила его взглядом с головы до ног, презрительно улыбнулась и подошла к отцу.

Алексей уставился на нее, потирая щеку, с выражением полного недоумения.

— Лена, ты меня не так поняла.

Она вернулась, вырвала у него из рук карту.

— Я все прекрасно поняла, ты испугался, что тебя потянут в мужья? Можешь не волноваться, об этом вопрос никогда не стоял и впредь стоять не будет!

— Послушай, дурочка, шансов уцелеть втроем не более, чем у снежка на сковородке. Впрочем, почему я должен тебя уговаривать? Не хватало мне сейчас еще дамских разборок! Через пять минут, слышишь, вы должны быть уже за той горкой, если не хочешь, чтобы я применил силу.

Некоторое время он наблюдал, как они преодолевали пологий горный склон и скрылись за увалом.

Максим Максимович на прощание виновато взглянул ему в глаза, неловко пожал руку, протянув пакет с его долей продуктов:

— Здесь немного, но на двое суток худо-бедно должно хватить.

Лена, отвернувшись, молчала. Она проверила оружие, вскинула полупустой рюкзак на плечо. Алексей заметил, как резко обострились черты ее лица, возле губ легла горькая и печальная складка. Ему мучительно захотелось послать все к чертовой матери, догнать ее, сказать что-то очень важное и нужное, чтобы разгладилась горестная складочка, исчезли боль и гнев в глазах. Но он не имел права расслабляться. В конце концов, он всегда успеет с ней объясниться, но если сейчас расслюнявится, то будущее преподнесет ему много проблем.

Алексей не стал возвращаться мимо пленника, чтобы не демонстрировать лишний раз, что одинокий волк вышел на тропу войны.

Прежде всего необходимо незаметно снова проникнуть в долину, осмотреться, предпринять кое-какие меры, чтобы «македонцы» почувствовали себя гусем на вертеле: вас крутят, вертят, со всех боков поджаривают, а вы при этом настолько беспомощны, что даже клюнуть не в состоянии ввиду полного отсутствия головы.

Оставшись один, он почувствовал облегчение.

Спутники его были достаточно опытны и умелы в горах, с картой заблудиться для них весьма проблематично, поэтому совесть его успокоилась. Он практически уже спас их от бандитов, теперь его очередь поиграть с Македонцем в кошки-мышки, и если повезет, то роль кошки он предполагал сыграть сам.

Себя он чувствовал примерно так же, как двенадцать лет назад после получения приказа: нервы натянуты, все чувства до предела обострены, и в мозгу не осталось лишнего — только предстоящая боевая задача.