Дуэль сердец - Барбара Картленд

Тогда-то она и встретила милорда Брикона. Мы возвращались с фермы в деревню и проходили через владения его милости, хотя и не знали этого. Милорд ехал верхом. С первого же момента, как он увидел мою хозяйку, стало ясно, что он очарован ею. Он настоял, чтобы она отобедала с ним в замке; не прошло и нескольких дней, как он предложил ей руку и сердце.

Рассказывая мне об этом, она добавила: «Понимаешь ли ты, что это значит, Доркас? Если я выйду замуж за лорда Брикона, я смогу видеться с сыном! Я буду рядом с ним — моим малышом, моим сыночком, моим маленьким Вейном». В конце концов, после некоторых колебаний, она приняла предложение его милости, и мы намеревались ехать на север, чтобы сообщить эту новость полковнику Стюарту. Но в то самое утро, когда мы должны были выезжать, хозяйка моя получила печальное известие о смерти отца. Он скончался от удара в доме друга. Хотя хозяйка моя и боялась своего отца, она очень горевала, ведь у нее было мало родных. Лорд Брикон был сама доброта. Когда же горе ее поутихло, он настоял на том, чтобы она сразу вышла за него замуж, дабы он мог защитить ее и утешить. Они тихо обвенчались здесь, в часовне замка, в присутствии лишь нескольких свидетелей.

Через девять месяцев после свадьбы у моей хозяйки родился второй ребенок, тоже мальчик, но совсем не такой, как тот, каким был благословлен ее первый брак. Этот младенец был слабенький. Через два часа после рождения с ним случились конвульсии; так они и продолжались с разными промежутками, что бы я ни делала. Но его милость был вне себя от радости, что у него появился наследник. Он осыпал мою хозяйку подарками, а уж для своего сына ничего не жалел.

К несчастью, здоровье хозяйки вызывало серьезное беспокойство, и врач высказал предположение, что перемена климата может пойти на пользу и ей, и младенцу. Мы должны были ехать в Бат, и его милость отправился вперед, чтобы подготовить все к нашему приезду. Мы с хозяйкой должны были выехать на следующий день. Карета еще только подъезжала к дверям, а у бедного младенчика начались судороги. Я уж подумала, что пришел его последний час, но он отдышался, и я на руках снесла его в карету к хозяйке. После родов она выходила из замка раза два, не больше, и теперь, когда я уселась рядом с ней, она прошептала:

— Доркас, я велела кучеру остановиться у фермы. Я должна поглядеть на моего маленького Вейна; не могу я уехать, не повидав его. Я сказала слугам, что ты хочешь попрощаться со своей сестрой.

Это было неосторожно, но у меня язык не повернулся возразить ей. Как только мы подъехали к ферме, она бросилась на кухню, выхватила своего сыночка из деревянной колыбели, прижала к себе и осыпала крошечное личико поцелуями. Я едва удержалась от слез! «Посмотри на него, Доркас, — воскликнула она, — как он прекрасно выглядит! Смотри, он мне улыбается! О Вейн, Вейн, как я люблю тебя, мое сокровище!»

В этот момент бедняжка, что был у меня на руках, заплакал. Я поглядела, сравнивая двух малышей одной матери, и — да простит меня Господь! — дурная мысль пришла мне в голову. Я твердо знала, будто кто мне сказал, что младенцу, лежавшему у меня на руках, жить осталось недолго. Дни его сочтены. Я знала, что никакой уход, никакие деньги не удержат его на этом свете. Я шепотом сказала своей хозяйке, что удумала. И теперь вижу, как она на меня поглядела: сначала с ужасом, а потом с надеждой и радостью, которые изменили ее лицо прямо у меня на глазах.

— О Доркас! — только она и вымолвила. Мы рассказали обо всем моей сестре, и она поклялась всем, что есть святого, не говорить об этом ни единой живой душе. Поменять покрывальца было минутным делом. Поменять одежду было невозможно — мастер Вейн оказался раза в два, а то и боль-ше, крупнее своего бедного сводного братца. Когда миледи возвращалась в карету, она шла бодрым шагом, глаза ее сияли; она собственноручно несла мастера Вейна. Его она не доверила и мне.

Когда мы прибыли в Бат, трудно было сделать так, чтобы его милость ничего не заподозрил. Может, нам бы это и не удалось, если бы по делам, связанным с поместьем, милорду не пришлось вернуться в замок. То короткое время, что он был в Бате, мы исхитрились удержать его в неведении: всякий раз, когда его милость желал видеть младенца, я говорила, что он спит, и его ни в коем случае нельзя тревожить.

Из Бата мы вернулись через несколько месяцев. Неоднократно хозяйка моя писала его милости, что воздух и перемена климата сотворили чудо, и теперь малыш вырос и окреп.

И хозяйка моя тоже чувствовала себя гораздо лучше во всех отношениях. Даже печальное известие о том, что второй ее сын умер через неделю после нашего отъезда, не могло омрачить радости, какую она чувствовала, прижимая к себе дитя мистера Ройда.

Вот и весь мой рассказ, милорд. Если моя хозяйка и поступила дурно, винить в этом нужно не ее, а меня. Господь мне судья; я сделала тогда, как лучше для хозяйки — потому что я служила ей, как служу сейчас, и буду служить всегда.

Доркас закончила рассказ и прикрыла глаза руками. Она не плакала, но Каролине показалось, что она трет глаза, словно они у нее болят. В продолжение всего рассказа она неотрывно смотрела на лорда Милборна. Он же теперь снова сел прямо и, помолчав немного, очень мягко произнес:

— Благодарю вас, Доркас.

Затем он взглянул на мистера Уорлингема.

— Я думаю, что ваше утверждение доказано, сэр, — коротко сказал он, — но я обвиняю вас в убийстве мальчика-грума, ранее находившегося у вас в услужении, с намерением скрыть это и переложить вину на невинного человека. За вами сохраняется право защиты. Он повернулся к констеблю:

— Констебль, с помощью присутствующих здесь полицейских сыщиков препроводите этого джентльмена и его слугу Джексона в Мейдстонскую тюрьму до суда, который состоится в назначенное время.

Констебль, слушавший разбирательство дела с раскрытым ртом, вытянулся:

— Будет исполнено!

Лорд Милборн перевел взгляд на Гидеона и его отца:

— Вы оба потребуетесь для дачи показаний в суде, — сказал он. — В должное время вам сообщат, куда и когда необходимо явиться. Вы должны оставаться здесь и до тех пор никуда не уезжать. Вам понятно?

— Да, милорд!

Они поклонились, после чего лорд Милборн поднялся.

Каролина тоже встала и с удивлением заметила, что Доркас по-прежнему не сводит глаз с лорда Милборна. Он повернулся, и на его лицо упал свет. Доркас широко раскрыла глаза, и что-то быстро спросила. Каролина не разобрала, что именно, но лорд Милборн, видимо, понял, так как кивнул головой.

— Да, Доркас, — ответил он.

Женщина издала восклицание и всплеснула руками, но лорд Милборн, повернувшись к Каролине, сказал:

— Дорогая, проводи меня к вдовствующей леди Брикон. Мне нужно с ней поговорить.

— Идемте, дядя Френсис, — ответила Каролина и через холл повела его по лестнице наверх.

Она полагала, что лорд Милборн собирается осторожно сообщить леди Брикон, что тайна, которую она хранила столько лет, раскрыта, и теперь известно, кто такой Вейн на самом деле. Но, поднимаясь по лестнице, Каролина думала только об одном: Вейн больше не пленник! Он свободен, свободен от всех ужасов, терзавших и преследовавших его, свободен от Кэсси, свободен от страха сойти с ума!