Милая моя - Юрий Иосифович Визбор
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Подохни ты сегодня, а я завтра.
* * *
Низко пролетел Ил-18, вынюхивая курносым носом радиолуч дальнего привода.
* * *
Он работает сейчас лейтенантом.
* * *
У Нади попугай Рика кусается. Мать рассказывает. Надежда Степановна: «Зачем же в доме такого хищника держать?»
* * *
Воздух был такой стоялый, такой штилевой, такой неподвижный, что дышать было невозможно. Казалось, то, что выдохнул, то обратно в легкие и тянешь.
* * *
К вечеру стало подмораживать. Над вершинами сорокаметровых сосен, отягощенных снегами, начали открываться среди ночных облаков темно-синие бездны, полные лазерных звезд.
* * *
Ангелина: «Не пьет, не курит, не гуляет, ничего!»
* * *
К ним нельзя приближаться даже на расстояние телефонного звонка.
* * *
Наступают праздники, время пищевых кошмаров.
* * *
Надежда Степановна смотрит хоккей из Канады: «Безобразие! Все со жвачкой. При галстуке и со жвачкой!»
* * *
— Рабинович, вы член партии?
— Нет, я ее мозг.
* * *
— Как баба?
— Умная среди равных.
* * *
Спасибо в стакан не нальешь.
* * *
Я разговариваю с вертушкой, а вы тут хлопаете дверьми.
* * *
Надежда Степановна смотрит бокс СССР — США.
Я: «Команда-то у них — одни негры». Н.С.: «Конечно. У них белые не дураки, чтобы себя подставлять».
* * *
Если в Москве рекомендуют стричь ногти, на Украине начинают рубить пальцы.
* * *
На прибрежных берегах Амазонки нам известно множество совершенно неизвестных племен.
* * *
Мой друг на доске «Наши ветераны» увидел даму, которую он пользовал семь лет назад. «Как быстро бежит время!» — воскликнул он.
* * *
Старый редакторский анекдот.
Автор принес фразу: «Граф повалил графиню на диван и стал быстро-быстро ее иметь».
— Хорошо, — сказал редактор, — однако хотелось бы как-то тактично ввести рабочую тему.
Автор добавил: «А за стеной в кузне ковали что-то железное».
— Очень хорошо, — сказал редактор. — Однако хотелось бы что-то о будущем сказать.
Автор принес: «Кузнец бросил деталь и сказал — х… с ней, завтра докую».
* * *
Прохожий — фермеру:
— Разрешите, я пройду через ваш участок: мне нужно успеть на поезд 9.40.
— Пожалуйста, — ответил фермер. — А если вы встретите моего быка, вы свободно успеете и на поезд 9.15.
* * *
В бухгалтерии «Правды» висит для алкоголиков-поэтов цитата: «Аванс — заедание будущего. (А. Лехов)».
* * *
Лионские ткачи.
Катин похоронил мать и в жутком самочувствии вернулся в Париж, где ждали его жена, которая интриговала против него, и дочь.
— Я должен сменить обстановку: смерть матери — это жутко!
Поехали на юг на шикарном «Рено-9». Въезжают в Лион.
Дочь говорит матери тихо, интимно:
— Мне на экзамене попались лионские ткачи.
— Что, что? — спросил Володя. Он хотел включиться в разговор.
— Я не с тобой разговариваю, — сказала дочь. — Я разговариваю с мамой!
Катин:
— Я не нашел столба, чтобы вперить в него машину на скорости 200 миль в час: во Франции хорошие дороги.
* * *
Детдом, тюрьма — и вот я с вами!
* * *
Телогрейка — стопроцентный коттон.
* * *
Анатолий Семенович — как персонаж пьесы. Он входит в комнату, где идет свой разговор, с той репликой или рассказом, которые он вспомнил. Полуслепой, не терпящий возражений, причем это у него видно не столько в выражении лица, которое довольно масочное, а в жесте, в фигуре, в движении, которое просто гротескно, почти балетно.
— Том! — открывая дверь, громким, уверенным голосом кричит он. — Ты, наверно, не знаешь, что в шестьдесят втором году я был в Париже.
Все замолкают и притихают.
— Это на час, — одними губами говорит Том.
Дед, на ощупь садясь в кресло, трогая его твердыми, тонкими, высохшими, почти костяными пальцами:
— Министр — тогда был еще Бакаев, — громовым голосом продолжает дед с огромными паузами, — разрешил нам из Соединенных Штатов Америки лететь через Париж. Конечно, мы полетели, но с разрешения министра.
Он рассказывает, как от Вечного огня прикурили американские солдаты.
— Откуда солдаты американские в Париже? Ты, папа, что-то путаешь.
— Не путаю! — отвечает дед. — Американские солдаты. Как же? Они же все против СССР.
Том умолкает с замечаниями.
— Ну вот, потом мы пошли в собор Святого Петра. Все еще раз пригнулись.
— Наверно, в Нотр-Дам, — подсказывает Том.
— Почему в Нотр-Дам? Нет, в Святого Петра, там, где Адам мраморный стоит.
— Святой Петр в Риме, папа.
Тут дед несколько застывает, как боец, пораженный пулей на бегу.
— Ну и что, что в Риме? Мы перенеслись в Рим. Как заходишь, тут стоит Адам мраморный, так ему весь ноготь отцеловали.
— Христос.
— Почему Христос? Адам.
— Чего же Адама целовать?
— Как чего? Прародитель наш. Святой.
— Какой же он святой? Грешник. Согрешил, и нас всех из рая изгнали.
— Не знаю, — охотно соглашается дед, — там у него весь палец отцелованный.
* * *
Когда надеваешь очки, на свои же собственные пальцы смотришь, как в кино.
* * *
Талант мне дан для того, чтобы ясно оценить степень собственной бездарности.
* * *
— Годы постоянного, утомительного вранья, — сказал Леша, — отсюда постоянно плохое настроение. Случай с самолетом задевает фундаментальные позиции нашей страны. Это наши сбили его? Это ваши сбили! Мы поставлены просто вне международной морали.
* * *
Фирма Сукин и Сын.
* * *
Кто таскал царя за ушки? Ай — здрасьте!! Александр Сергеич Пушкин! Ай — бросьте! (Пионерская песня.)
* * *
Умер дядя Миша. В похоронном бюро очередь в дверь. Подходит пожилой мужчина, трясется, с палкой в руке. Хочет войти. Две женщины бросаются, не пускают, кричат, как зарезанные, кричат сразу из мертвой тишины печальной очереди.
Молодая женщина с гладкой кожей лица, выцветшей от горя и лишений, бесконечного преодоления и невозможности увидеть хоть краешек счастья, и другая, с туповатым лицом работницы, — обе кинулись, крича «Тут живая очередь!» — замечательный пример слова.
— Я ветеран войны, — сказал пожилой человек с тем же самым выражением, с которым в уличном скандале человек выхватывает, как кинжал, удостоверение госбезопасности.
— У нас тоже ветеран! — визгливо воскликнула женщина и тотчас же выхватила из жалкой сумочки трясущейся синей рукой какую-то серую, жидкую книжечку.
Тут пожилой человек понял, что он должен прибегнуть к новой аргументации.
— Ваш лежит, — сказал он, — а я стою, еще живой!
— Ты стоишь, а наш тухнет!
Тут после этого ответа живой ветеран войны уступил позиции