Медвежий ключ - Андрей Буровский

А вообще было опасно шататься по лесу — следы лыж не так и трудно засечь. Особенно плохо, если надолго устанавливалась ясная погода: тогда и топить было опасно — вдруг кто-то увидит дымок там, где никакому дымку быть вовсе и не полагается? Гриша подумал и решил затаиться, никуда не ходить, пока нет жестокой необходимости.

Стоял могучий зимний якутский холод под тридцать-сорок градусов. Днем деревья трещали от мороза, по ярко-синему небу не плыло ни одного самого маленького облачка. Ночи стояли еще более холодные, небо полыхало огромными яркими звездами. Таких звезд Гриша никогда еще не видел, и о них тоже хотел бы раздобыть каких-то книжек… Из школьной астрономии он не вынес почти ничего, в кругу отца этим, понятное дело, тоже как-то не занимались, у самого руки не дошли. Значит, нужны и такие книжки…

По ночам, когда не видно дыма из труб, да и спят, как правило, охотники, они топили печку, вели долгие беседы до утра. Спать можно было и днем — ведь они не настораживали ловушки, не охотились, выслеживая зверей. Почему-то лучше всего говорилось им именно ночью, после протопки, а спалось как раз по утрам, после позднего зимнего восхода.

И в предвкушении интересных бесед он не ошибся в Володьке: тот высказывал порой очень любопытные идеи.

— Ты, Гришка, самый настоящий мутант, — тихо говорил Вовка, покуривая в темноте, — только ты не обязательно физический мутант, ты культурный.

— Это как? Извольте объясниться.

— А вот смотри… Культура порождает людей, которые не обсуждают, можно делать или нельзя некоторые поступки… Если человек просто задумывается — можно или нельзя — он уже бунтарь, и он опасен. Согласен?

— Об этом и Шопенгауэр писал и Ницше.

— Не совсем об этом… Но что-то похожее, согласен. Так вот, ты человек, который стихийно, сам по себе, может послать все человечество на фиг. Взять и послать, и в этом смысле ты мутант.

Гриша слушал и чуть-чуть дремал. Получалось интересно и почетно, он согласен был быть и мутантом. А вот еще интересная мысль!

— Вовка, а если мутантов станет много? Тогда как?

— А их и не может быть много…

Стояла середина декабря, время самых морозов и вьюг, а Гриша накопил много мяса разных зверей и людей и мог не охотиться до весны. Была еще и теплая одежда, и лыжи. Что не менее важно, Григорий накопил огромный ценный опыт жизни в лесу, и готов был его расширять.

Вот Вовка расширять опыт совершенно не хотел — не хватало то ли жизненных сил, то ли обыкновенного ума. Володька Дягилев так и лежал в избе на нарах, и больше всего любил именно это занятие; он очень обрюзг и опустился, и пусть благодарит Григория, если еще мыл полы, чистил зубы и сохранял остатки формы, бегая за водой и складывая поленницы дров.

А вот Гриша… Гриша был готов к жизни в горах и тайге; к жизни такой свободной, какую он и представить себе не был в силах всего четыре месяца назад. Но Гриша понимал — эту избушку рано или поздно разыщут. Хоть кто-то да помнит, что такая избушка существует, и когда-нибудь да придет. Вовка подсказывал: можно кочевать из избушки в избушку, не задерживаясь долго ни в одной.

Что, так и бегать всю жизнь?! Нет, Гриша хотел совсем другого: иметь приятное место, где можно отдыхать от всего и от всех, устроиться как ему хочется. Для этого нужно делать и то, что говорит Вовка: появляться в избушках охотников, получать в них спички, порох, оружие, одежду. Вообще все, что не растет в лесу на деревьях, не бегает между деревьями.

Но не во всем Вовка прав; не будь Гриши, он сто раз уже погиб бы ни за понюх табаку. Так и с пониманием, как жить: не хватает ему сил, чтобы думать о будущем. Не хватает понимания, что одними людьми не проживешь.

Нет, избушки тоже нужны, полезны! Не последних охотников съел он этой зимой!

Но! Одновременно нужно уметь добывать то, что растет и бегает, потому что иначе не прокормиться. А самое главное — нужно построить другую избушку. Такую избушку, в которой можно жить и зимой и летом, о которой не знает никто. Избушку, поставленную в таком месте, где никто никогда не будет ее искать.

7–9 августа 2001 года

— Вы, главное, не вздумайте испортить мне охоту… — сказал Маралов, и не похоже, чтобы он шутил.

— Может, все-таки попробуем обездвиживать?

— Владимир Дмитриевич, не дураки эти медведи… Не дадут они в себя стрелять. Ну, увидите вы зверя за секунду до того, как он в вас вцепится… Ну и много толку будет от вашего шприца? Что сперва он вас прикончит, а потом уже ляжет поспать? Не дадут они вам себя обездвиживать; не дадут, и весь сказ. А «языка» я вам поймаю, точно вам говорю. Сам придет!

Помолчали. Стыла глухая ночь на улице, стыл крепкий чай в стакане.

— Извините, Дмитрий Сергеевич… Я так понимаю, вы уверены — говорящий медведь к вам сам придет? Так?

Маралов, усмехаясь, кивнул.

— Для вас разве новость, что кто-то совсем неглупый тут убивает охотника за охотником? Кто, по-вашему, этим занимается? А у меня на счету медведей больше всей остальной деревни…

Опять немного помолчали.

— Но ведь на вас покушений как будто не было?

— А я один дома не оставался… И ходил с такой осторожностью, с какой уж простите, мало кто ходит. Даже после этих убийств, когда народ стал аккуратнее, все равно я самый осторожный.

— Нет, все же зачем рисковать, Дмитрий Сергеевич? Медведь заявится, и попытается вас сожрать… А вы будете пытаться его перехитрить и пленить…

Ну и зачем это нужно? И кстати, как вы собираетесь его поймать, не секрет?

— Не секрет, но пока рассказывать не буду — дурная примета. И риск совсем маленький, уверяю вас… Давайте так — вы поднимаетесь к истокам Кантата, скажем, к десятому… Где там моя избушка, Владимир Дмитриевич знает. Мне нужен целый день, я выйду так, чтобы девятое провести в обществе медведя.

— Уверены, что он появится?

— Уверен. Только давайте так: осторожность, осторожность и еще раз осторожность. Договорились?

— Мы не против, но к чему вы еще раз?

— А к тому, что недавно еще один урок получил… Рассказать?

— Естественно!

А история с Мараловым приключилась вот какая… Ждал Маралов, что к нему на приваду должен придти медведь… Что такое привады? А это такое оптимистическое место, которое очень нравится медведям. Медведи любят не особенно свежее мясо, и охотник, который хочет их привадить, подцепляет коровью тушу к грузовику и тащит ее по лесу, делая как можно более обширный круг. Пусть медведи нюхают и знают, что где-то для них готово лакомство. Привада — это место, где кончается путь грузовика, вернее — злополучной коровы. Тут ее отцепляют от грузовика, но чтобы медведь ее не утащил, привязывают или приковывают к деревьям попрочнее. Ведь сила у медведя чудовищная, и если он заподозрит что-то нехорошее, легко сможет утащить коровью тушу в более уютное для него место.