Дьявол в Белом городе. История серийного маньяка Холмса - Эрик Ларсон

Бернэм понимал, что выставка должна быть закончена, но вместе с этим людям должно быть брошено что-то, что подбодрит их, заглушит боязнь финансового краха и заставит приехать в Чикаго. Он создал новую должность директора по управлению и назначил на нее Фрэнка Миллета, предоставив ему полную свободу действий для того, чтобы повысить посещаемость. Миллет организовывал фейерверк-шоу и парады. Он отменил особые дни в честь отдельных штатов, государств, а также празднование в честь трудящихся определенных профессий, в том числе холодных сапожников, мукомолов, кондитеров, стенографистов. А вот «Рыцари Пифии» [171] получили свой день, так же как и «Католические рыцари Америки» [172]. Миллет назначил 25 августа Праздничным днем цветного населения, а 9 октября – Днем Чикаго. Посещаемость начала расти, но ненамного. К концу мая среднее число посетителей, проходивших на выставку по купленным билетам, составляло всего тридцать три тысячи и по-прежнему сильно не дотягивало до того уровня, который ожидали устроители выставки и сам Бернэм, и что более важно, оно было значительно ниже уровня, при котором выставка могла стать прибыльной. Но что еще больше ухудшило положение, так это то, что Национальная комиссия, уступив давлению христиан, соблюдающих воскресенье, приказала объявить воскресенье нерабочим днем выставки, отстранив, таким образом, от обозрения ярмарочных чудес несколько миллионов наемных работников, для которых воскресенье было единственным выходным днем.

Бернэм рассчитывал на скорое исцеление нации от финансовой немощи, но экономика, как оказалась, не обязана была этим заниматься. Еще большее число банков закрылось, увеличилось число безработных, промышленное производство сокращалось, забастовки стали еще более неистовыми. 5 июня обеспокоенные вкладчики буквально осадили восемь чикагских банков. Бернэм видел, что поток заказов его собственной фирме прекратился.

Первые постояльцы начали прибывать в принадлежащий Холмсу «Отель Всемирной выставки», хотя и не в том количестве, которого ожидали он и другие держатели отелей в южной части города. В основном постояльцев привлекали местоположение отеля и его близость к Джексон-парку. Если от отеля проехать совсем немного в восточном направлении, то можно очень быстро добраться до места, где Аллея Л вливается в Шестьдесят третью улицу. Даже несмотря на то, что номера второго и третьего этажей были в основном пустыми, когда мужчины спрашивали Холмса о наличии свободных номеров, он, глядя на них с искренним сожалением, отвечал, что свободных номеров нет, и услужливо сообщал им, где расположены ближайшие к нему другие отели. Его номера начали заполняться женщинами, в основном совсем молодыми и явно не привыкшими к одинокой жизни. Их соседство действовало на Холмса опьяняюще.

Постоянное присутствие Минни Вильямс делалось все более обременительным. С прибытием каждой новой свежей гостьи она проявляла не только все бо́льшую ревность, но и все большее желание быть ближе к нему. Но ее ревность не особенно докучала Холмсу. Просто стала доставлять неудобство. Сейчас Минни была для него своего рода капиталом, ценным приобретением, помещенным до поры до времени на хранение, как в кокон, из которого в свое время появится красивая бабочка.

Холмс просматривал рекламные разделы газет в поисках съемной квартиры, расположенной на достаточно большом расстоянии от его отеля, дабы заранее застраховаться от нежданных визитов. Подходящую квартиру он нашел в северной части города на Райтвуд-авеню, 1220, примерно в полутора десятках кварталов к западу от Линкольн-парка, рядом с Халстед-стрит [173]. Это был красивый, зеленый район города, хотя красота этого места была для Холмса лишь одним из элементов в его расчетах. Квартира располагалась на верхнем этаже большого частного дома, владельцем которого был мужчина по имени Джон Окер, а вопросами аренды квартир занимались его дочери. Они в апреле 1893 года и дали первое объявление о сдаче этой квартиры.

Посмотреть квартиру Холмс пришел один и встретился с Джоном Окером. Себя он представил Генри Гордоном и сказал Океру, что и сам занимается сдачей жилья внаем.

Окер был приятно поражен внешностью своего будущего съемщика. Он выглядел аккуратным – скорее даже щеголеватым, – его одежда и манеры позволяли предположить, что его финансовое положение является хорошим и устойчивым. Окер обрадовался, когда Генри Гордон объявил, что квартира ему подходит, и обрадовался еще больше, получив от Гордона аванс в размере сорока долларов. Гордон сказал Океру, что они с женой переедут в квартиру через несколько недель.

Предстоящий переезд Холмс представил Минни как давно назревшую необходимость. Теперь, когда они женаты, им для жизни необходима лучшая и более просторная квартира, чем та, что в принадлежащем ему «замке». Тем более что скоро этот дом будет переполнен постояльцами, приехавшими на выставку. Ведь даже и сейчас, когда постояльцы еще не съехались, это было явно не тем местом, которое подходит для создания нормальной семьи.

Мысль о большой солнечной квартире также приходила в голову Минни. «Замок» в действительности выглядел мрачным, это было правдой. Он всегда выглядел мрачным. К тому же Минни хотела, чтобы к приезду Анны все выглядело как можно более привлекательным. Правда, ее немного озадачивало, почему Гарри выбрал квартиру так далеко, на северной стороне, когда в Энглвуде столько прекрасных домов. Рассудив, она решила, что он, возможно, не захотел платить непомерно высокую арендную плату, которую, словно сговорившись, требовали все сдатчики жилья, поскольку выставка уже работала.

Холмс и Минни переехали в новую квартиру 1 июня 1893 года. Лора Окер, дочь владельца дома, вспоминала, что «Гордон, казалось, был очень внимателен к своей жене». Пара совершала велосипедные прогулки, а через некоторое время они наняли девушку. «Я могу лишь сказать, что он вел себя безукоризненно, пока жил в нашей квартире, – вспоминала мисс Окер. – Минни Вильямс он представил нам как свою жену, и мы всегда обращались к ней как к «миссис Гордон». А она называла его «Генри».

* * *

Поселив Минни на Райтвуд-авеню, Холмс почувствовал себя свободным – теперь ничто не мешало ему наслаждаться всеми удовольствиями, которые были к его услугам в «Отеле Всемирной выставки».

Его постояльцы, проводившие бо́льшую часть времени в Джексон-парке или в «Мидуэе», часто возвращались после полуночи. Находясь в отеле, они предпочитали уединяться в своих номерах, поскольку у Холмса не было мест проведения общего отдыха или досуга – таких, как библиотека, комната для игр, читальный зал, – не было того, что в больших отелях, таких как «Ришелье», «Метрополь» и находящийся рядом новый «Нью-Джулиен», предлагалось в качестве обычных удобств. Не было в отеле Холмса и темной комнаты с соответствующими приспособлениями, в то время как отели, расположенные рядом с Джексон-парком, начали обеспечивать эти услуги, поскольку резко увеличилось число фотолюбителей, которых за то, что они практически не расставались с новейшими переносными камерами, часто называли «друзьями Кодака».