Кольцо "принцессы" - Сергей Алексеев

– Видишь, операционный шов у тебя зажил, – умиротворяющим тоном заговорил хирург – будто колыбельную пел. – Никаких последствий не наблюдается, мышца работает отлично. Так что ты годен к строевой! Можешь плясать вприсядку. И у меня нет никаких оснований держать тебя в отделении…

– Нет, погоди! – оборвал его Шабанов. – Ты сам недавно был в шоке! Рана за сутки заросла! Тебе что, неинтересно? Это же феномен!

Фамильярное обращение хирургу явно не понравилось, но он стерпел, развел руками.

– В практике встречаются такие случаи… Один на десять тысяч. Физиологические особенности организма.

– Ну ты даешь!.. Значит, науке неинтересно, почему у одного быстро заживает, другой месяцами лежит?

– Мы не занимаемся наукой. У нас лечебное учреждение, чистая практика.

– Понял!.. А где этот, козлобородый? Бегал тут такой, с востренькими глазками?

– Не знаю такого…

– Психотерапевт! Елынский, фамилия.

– Здесь хирургия, ищи в другом месте… Что ты под одежду спрятал? – Он указал на живот. – Что там у тебя?

Герман вытащил из-под куртки ручку управления, развернул тельняшку, показал:

– Музейный экспонат… Так куда же мне идти?

– Думаю, стоит обратиться к начальнику медслужбы.

– Тогда уж лучше к козлобородому!

– Дело твое, как хочешь!

Шабанов встал, однако передумал, сел на стул верхом, придвинулся к хирургу.

– Нет, ему ничего не расскажу. Он же шарлатан, по глазам видно. А по бороде, так сила нечистая, как моя бабка говорила… Лучше я тебе открою секрет. Ты еще умеешь удивляться, значит, не пропащая душа… Это совершенно оригинальная методика лечения огнестрельных… да любых ранений. И болезней! Между прочим, без всяких лекарств и оперативного вмешательства.

– Что же ты раньше не хотел открывать секретов? – усмехнулся доктор. – Я же спрашивал.

– Изменились обстоятельства, – уклонился от прямого ответа Герман. – Теперь я принял решение… Короче, должен поделиться всем, что знаю, что увидел там.

– Где – там?

– Ты же знаешь, я попал в мир… Нет, это не параллельный мир, реально существующий… В общем, был в Питере такой ученый, Забродинов Лев Алексеевич, не слышал?

– Доктор?

– Да нет, не доктор – ученый! У него еще есть монография о солнечном ветре. Не читал? Должен был прочитать. Ты похож на человека, читающего монографии!

Видно было, хирург суетится в мыслях, внешне пытаясь сохранить спокойствие.

– Больше всего – на медицинские темы…

– Так вот Забродинов попал в поезд к Колчаку вместе со своими коллегами и лабораторией. В Иркутске ссадили, покровителя, как известно, расстреляли, а ученых просто вышвырнули в голое поле…

– Вы хотели открыть новую методику лечения, – вдруг зауважав собеседника, напомнил хирург.

– Я помню, но если не рассказать предысторию, будет не понятно, откуда что взялось, – возразил Шабанов. – Можно подумать, что они какие-нибудь пришельцы с другой планеты. Дело в том, что человечество настолько разуверилось в собственных силах, что теперь день и ночь ждет помощи или неких откровений только от космических цивилизаций. Или от Бога. Но увы, мы одни во Вселенной, и надеяться можно только на себя. А быть на вечном иждивении у Господа – недостойно человека, рожденного по его образу и подобию.

– Позвольте мне на минуту удалиться? – попросился хирург. – Дам указание хирургической сестре… а потом продолжим. У меня сегодня еще одна операция…

– Да, пожалуйста! Не возражаю, – сделал широкий жест Шабанов.

Он вернулся через две минуты, на его лице отразился пристальный интерес.

– Итак, на чем мы остановились?.. Мы одни во Вселенной?

– Нет, на том, что люди… Одним словом, небольшая, дружная община, в гостях у которой я побывал, – земные люди. Оторванные от нашего мира, избегнувшие все его пороки и заблуждения, они сумели сохранить человеческое лицо и совершенно иное представление о мире…

– Какое, например? – уточнил хирург, поглядывая на часы.

– Детское.

– То есть, неразвитое?

– Мне вначале так и показалось, – признался Герман. – Когда приходишь к ним неожиданно, это шокирует. Я подумал, сумасшедший дом какой-то. Взрослые люди, а бегают как дети – вприпрыжку, играют в прятки, в догонялки и смеются, веселятся над такими пустяками! Они умеют искренне радоваться! Радуются вещам, которые у нас вызывают, по крайней мере, безразличие… Знаешь, я недавно выбросил телевизор. Пытаются рассмешить, но вместо веселья вызывают только омерзение и ярость. Нет, раньше я смотрел, и ничего, а как вернулся оттуда – ужаснулся! Как же можно смеяться над пошлостью, над извращениями? Это же совсем не смешно, плакать надо, однако люди смеются… Вот ты иногда чувствуешь желание сделать глупость, несуразность, нелепость?

Хирург пожал плечами.

– Мы же взрослые люди, капитан… Что за детский сад?

– А попробуй! И увидишь мир другими глазами… Я знаю, у тебя тяжелая профессия, даже страшная. Человеческие страдания, кровь, живые, пульсирующие органы перед глазами… Работа не для слабонервных.

– Да, надо иметь соответствующий характер. Ну и хладнокровие, не меньшее, чем у пилота.

– Но если при этом будет детское сознание…

– Мне еще рановато впадать в детство, – как-то натянуто усмехнулся хирург. – Хотя можно на пенсию.

– Положение не позволяет? Окружение!.. А в том мире все можно! Там настоящая свобода. Это когда не нужно прятать свои чувства! И они выражают их, как дети, или как пьяные: что на уме, то и на языке…

– Вы намеревались открыть какие-то тайные рецепты, – напомнил хирург и снова посмотрел на часы.

– Я к этому и подвел тебя. – Герман взял со стола фонендоскоп, вставил наконечники в уши и послушал собственное сердце, улыбнулся. – Стучит!.. Итак, рецепты. Меня сначала усыпили. Иван Ильич называл такой сон анабиозом. Я действительно не просто спал, как всегда, а находился… в особом состоянии, что ли. Будто замер, все во мне замедлилось, почти остановилось. Сердце стучало, кажется, и не билось… Но дело не в этом. Сознание оставалось ясным… Нет, даже наоборот, прояснилось, будто жил все время в темных очках, а тут снял. И почувствовал себя ребенком, лет шести-семи… Это не сон! Все реально. Земля, трава, вода, запахи, вкус незрелой черемухи – одним словом, во сне так не бывает!.. Я был с родителями на покосе, за Пожней сено косили. Они молодые, отец косит, а мы с матушкой вчерашнее ворошим. Потом я купался в речке, переплыл на ту сторону, в черемушник, и наелся ягоды. Она еще не черная – бурая… И у меня… короче, когда очнулся, произошел запор.

– И что же, черемуха помогла? – Хирург снова поерзал, видно, тоже едал незрелых ягод.