добавила бы некую реалистическую структуру повествованию. В первую очередь, это правда временная: когда, чего и как произошло. И вот первый автокомментарий призван был обрисовать этот замысел и более-менее художественно изобразить его крах и деконструкцию. Мол, в принципе, с первой же сценки я провалился, и из омута выхожу только теперь, на неприглядную сухую сушу, на границу пустыни, где вечное лето, сменяемое лишь весенней дремой да ночным недоуменным холодным обмороком. Я как собака сейчас на берегу, утомительно и глупо трясу боками и мордой, смахивая тяжелую озерную ношу на зрителей, ну в общем, вот — в ходе работы над этим автокомментарием я зачем-то проскроллил этот документ в середину, просто ткнул случайно, кажется, на семнадцатую или десятую страницу (всего в рукописи вышло девяносто четыре страницы одиннадцатого кегля), нашел там опечатки: «девянадцать» вместо девятнадцати и еще что-то такого же порядка, начал исправлять, часы показывали, что уже почти восемь… Чай мой остывал, пора было скроллить обратно вниз. Я работаю в онлайн-файле (
обязательно ключ от этого онлайн-хранилища надо передать товарищу на случай внеплановой кончины — примеч. соавтора-Д), и он, как это водится у творений Microsoft, глюканул. Короче, не знаю, что точно произошло: то ли коннекшн пропал, то ли еще что-то, но, когда я написал добрых полторы страницы в массив текста, а потом, сделав опечатку, нажал привычную комбинацию Ctrl+Z — отменилось почему-то не последнее, а предпоследнее действие, то бишь исправление где-то на десятой — семнадцатой страницах слова «девянадцать». Ниже при этом, на краю рукописи, вся моя новоявленная страница сгинула. Именно для того, чтобы все могло быть сохранено, я теперь работаю онлайн, но при данном глюке информация теряется навек… Больно ли вам вместе со мною вчерашним?.. И случилось это во второй раз за работу, первый был еще давно, кстати, примерно в области опять-таки десятой — семнадцатой страниц (это не преувеличение с целью сделать анекдот романтичнее), как сейчас помню, где я описывал равнину штата Небраска, и работа тогда еще проходила в Москве, я был изрядно окутан вдохновением. Вчера было не так: заканчивал из последних сил и малодушно подумал — это знак, от внешних, может, даже высших сил, коим я посвятил изрядно страничного пространства, стоит остановиться, оставить, как есть — шесть тысяч знаков с чем-то — и дописать завтра, тем более чай холодный, час поздний, настроение паршивое… Но затем, сжав волю в кулаке, я перенаписал заново утраченные полторы страницы, естественно, они изрядно видоизменились, а замысел их… Замысел я расписал вам чуть выше и только сегодня. Я плохо чувствую замысел в процессе самого письма, помню только конкретные параметры сцены: о чем и приблизительно сколько, какой крючок понадобится в конце.
Короче говоря, работа эта закончена, а вы, кажется, хотели заглянуть мне через плечо, поинтересоваться, на что похож текст. Думаю, он похож на что угодно, кроме того, что мы с вами ожидали от него. Это его последние строки и слова, я перестаю быть его создателем, отправляюсь на следующий круг самоистязания — делаюсь его редактором, а дальше, после этой изнурительной работы, — и вовсе читателем с правом довносить правки. Ничего не развязывается чередой этих превращений, никакие сюжетные или жизненные мои узлы, все затянуто намертво, как оно и существует в пространстве подлинной жизни. В том, что я не могу ничего развязать, не могу уйти от нее, уклониться от рока и чувств, — заключена и подлинность ее, и сделанность, и драгоценность. Другой у меня нет, не было, не будет, но пора, как бы ни было жаль, расставаться, ставить точку, дату, подпись, нажимать Send, исчезнуть.
