Изувеченный - Наталья Якобсон

– Ты всегда знала, кто я и кем могу стать. Они всего лишь выпустили джинна из бутылки, мои мучители. Джинна, который всегда дремал во мне, который хотел иметь ученицу и спутницу. Красивую куклу вроде тебя. Но не заставляй меня избирать и тебя своей жертвой.

Он чуть надавил на ее шею лезвием. Капнула кровь. Корделия тяжело дышала, ожидая решающего мига, но он вдруг убрал руку и осторожно слизал ее кровь с ножа. У нее помутилось сознание.

– Драгоценный эликсир, – прошептал Донатьен. – Знаешь, твоя кровь для меня бесценна, но тебе пора решать, хочешь ты быть со мной или против меня. С теми, кто против, ты видишь, что происходит, – он красноречиво взглянул на труп, и Корделия вздрогнула. На миг мертвое тело ожило, дернувшись на крюках, крепивших его к блюду. Всего на миг, который мог быть иллюзией. Если б только он ею был… Если б мертвые губы и глаза на миг не стали живыми, как у обреченной рыбы на песке…

– Вперед! – он отдал приказ, и длинный тесак вскрыл швы на животе, выпуская кишки. – Угощайся, дорогая!

И Корделия скрепя сердце положила в тарелку клубок, напоминающий земляных червей. Красный клубок внутренностей своей мертвой соперницы. Еще недавно она могла бы подумать, что была бы такому рада, но не теперь, когда видела все это воочию, ощущала запах мертвой плоти Анджелы и многих других. Пила из кубка и чувствовала на губах вкус крови убитой невесты. И этой невестой могла быть она.

Ее сердце замирало. Ее пальцы дрожали, сжимая золотую вилку над тарелкой, наполненной внутренностями. Какой бы плохой ни была Анджела, но она этого не заслужила, однако ее тело было выпотрошено, освежевано, расчленено и подано на изысканной посуде как подношение для новой спутницы Донатьена. Он легко отсек кинжалом кусок от головы на тарелке. И пир начался!

Когда-то Донатьен был прекрасен. Когда-то он любил ее. Теперь их сближали страх, боль, ненависть. И что-то еще… Общий интерес к исследованию открывшихся граней неизведанного. У них обоих оказался одинаково пытливый ум во всем, что касалось боли, врат, приоткрывшихся, чтобы показать страшный рай. Рай, больше похожий на ад. Рай ужаса боли и некого извращенного наслаждения от того, что вошедшие в него никогда уже больше не сольются с толпой. Они оказались вне мира. Выше мира. Пропуск в рай для них пролегал на острие ножа. И благодарной за это Клер должна быть событиям столетней давности, своим мертвым врагам, своим поверженным кумирам. Главное, Донатьену. Он создал этот жуткий рай из ничего, и он стал здесь главным.

Его ничем не убить, но она хотя бы попыталась.

Она шептала одно имя:

– Донатьен!

Помертвевшие губы произносили только его.

Когда ее нашли, она все еще продолжала его звать.

Чьи-то руки заботились о ней, бинтовали и смазывали ее раны. Над ней шептались чьи-то голоса. Казалось, они ведут свои споры на другой планете. Как ей помочь? Что можно сделать? Останется ли она изуродованной на всю жизнь?

– Какая красивая, наверное, была девушка, – шептал кто-то, доставая из бумажника, найденного в кармане джинсов, ее фотографию. – Что с ней могло случиться?

Потом этот человек сидел рядом с ней и что-то шептал. Он почти от нее не отходил. Даже под наркозом на операции Клер ощущала его присутствие. На ее мозг, столкнувшийся с потусторонним, наркоз почти и не действовал. Но боли она тоже не чувствовала, хотя режущие хирургические инструменты двигались по ее телу и лицу, будто железные насекомые. Свет неоновых ламп дарил ощущение чего-то загробного. За спинами хирургов она видела грузный силуэт с обожженным лицом. Он тоже стоял и наблюдал, хотя впервые не участвовал в операции. Наверное, лишь потому, что эта операция не приносила оперируемой боли. Гуманные доктора вкололи ей обильную дозу обезболивающего. А вот он бы так не поступил. И все же он стоял здесь и следил за действиями хирургов. И впервые за долгое время вместо имени Донатьен Клер прошептала его более позднее и истинное имя:

– Изувеченный!

Пластическая операция удалась. На ее коже совсем не осталось шрамов. Лицо вновь стало безупречным. Даже крошечный дефект губ, который изводил ее в прошлом, бесследно исчез.

Пожалуй, спасибо за все за это она должна была сказать молодому врачу. Он взял ее под свою опеку с тех пор, как ее искалеченное тело нашли возле шоссе. По счастливому совпадению он оказался блестящим пластическим хирургом. И он провел операцию бесплатно.

К его огорчению, Клер смотрела в зеркало без восторга. У нее в голове вертелся только один вопрос: что, если он сделал это зря?

И все же непривычно осознавать, что твоя нынешняя красота является таким же произведением искусства, как фарфоровая кукла или скульптура, сделанная человеческими руками. Совершенно без вмешательства природы. Ее лицо теперь стало таким. Правда, Клер вовсе не ощущала себя куклой.

Можно было сказать, что она стала даже красивее, чем была до операции. Особенно хорошо удались губы. В меру пухлые, округлые, принявшие совершенную форму, они постоянно оставались ярко-алыми, будто их изнутри смазали сочной кровью.

Ее новый друг приносил ей в палату чай и сладости из местной столовой. Чем-то этот молодой доктор походил на Брэда. Симпатичное лицо, атлетически сложенное тело, голубые глаза, светлые волосы, только не крашеные. Он был красивее и приветливее, чем Брэд. Похоже, все друзья, которых мы теряем, возвращаются к нам снова. В новой ипостаси. И совсем не обязательно через зеркало.

Ее новый друг ей очень нравился, но она старалась сохранять дистанцию. Часто он допытывался, кто же напал на Клер.

– Но вы же видели мои порезанные стеклом запястья, – напоминала она. – Что, если это была попытка самоубийства? Тогда меня нужно лечить в отделении психиатрии.

– Их мог порезать и кто-то другой. – Казалось, он ей не верил.

И Клер оставила попытки убедить его в обратном. В конце концов, он ведь был совершенно прав. На нее напали. Она всего лишь сопротивлялась. Каждая рана, которую она наносила себе, была актом сопротивления. Клер отлично это сознавала. Но разве могла она признаться в этом? Пусть думают, что это сделал кто-то другой. Так будет проще. Люди ведь не смогут поверить в то, чего они не понимают. Так устроен человек: он начинает что-то понимать лишь после того, как сам с этим столкнется. А с Изувеченным столкнулась только она. И те немногие, кто выжили после его нападения в палате реанимации. Но их потом чаще всего признавали сумасшедшими. Клер хотя бы сохранила ясность мышления. Она не бегала за медсестрами и не скулила о том, что ее преследует некто потусторонний. Поэтому ее не сочти душевнобольной.

Когда пришла пора выписываться из больницы, ее друг сильно расстроился. Ему не хотелось с ней расставаться. Клер зашла попрощаться к нему в кабинет. Здесь было довольно уютно. В декоративных горшках росли алоэ, бальзамин и миниатюрные пальмы. Она не любила кабинеты врачей, но этот напоминал маленькую оранжерею. Только белые жалюзи на окнах и ширмы портили впечатление.