Пиранья. Первый бросок - Александр Бушков

– Йодом помажь,– угрюмо сказал сидевший здесь же Дракон.– Нетяни в пасть...

Лаврик не отреагировал, продолжая сосать царапину. Он былрастрепан и как-то незнакомо возбужден, пенсне сидело на носу косо.

– Ага, садись, Кирилл,– сказал Дракон помягче. Придвинулсяпоближе, хлопнул Мазура по коленке.– Понимаешь, тут такое дело, придется тебе вкачестве свидетеля на протоколе расписаться...

Несмотря на весь душевный раздрай, не отпускавший с самогомомента пробуждения, Мазур все же холодно отметил, что адмирал пытаетсявыглядеть спокойным и участливым, а на самом деле столь же возбужден, как иЛаврик, как Лымарь с его суетливыми движениями совком и веником...

– Какой протокол? – спросил Мазур настороженно.

– Ну, не допроса, конечно... Заверишь протокол врачебногоосмотра покойной. Как полагается. Врач, капитан и два свидетеля. Триколенко ужерасписался, а Самарину светиться не стоит... Труп у нас, знаешь ли. Скончаласьгражданка Гридасова от острой сердечной недостаточности. Сердце у нее оказалосьдохленькое...

Мазур оглянулся на белую ширму, но не смог ничего за нейрассмотреть. Резкий, острый аптечный запах, вовсе не напоминавший сердечныелекарства, еще висел в каюте – и усилился, когда совсем рядом с Мазуромосторожно пронес совок Лымарь.

Подняв голову, Мазур встретил взгляд адмирала – незлой, как следовало бы ожидать, а полный боли. Именно этот взгляд и заставилмолчать, хотя у Мазура так и рвалось из груди то ли ругательство, то ли оханье.

– Как же...– только и пробормотал он.

Дракон нагнулся к нему, произнес тихо, доверительно:

– Понимаешь, Валерка Гридасов – золотой мужик. Я с нимвоевал, от звонка и до звонка, Отечественную, а потом и с япошками. Онправильный мужик, ясно? Моряк от бога. Ни в чем он не виноват, конечно, ноиз-за этой поганой мокрохвостки, зуб даю, не только может огрести полные трюмынеприятностей, но и погон лишиться. А это будет неправильно. Категорическинеправильно... Только кто ж нас послушает, наверху после этого пидера, Саблина,совсем озверели, в другое время еще можно было рассчитывать на объективноерассмотрение, а теперь... Нас тут пятеро, и четверо собираются молчать, какрыбы... Присоединишься?

– А...

– Получится,– подхватил Дракон на лету его невысказаннуюмысль.– Обойдется. Будет, конечно, Валерке втык и разнос, не без того, но этоуже пройдет по другому разряду. Нам, старикам, к строгачам не привыкать...Видишь ли, эта паршивка сама к нам пришла, чтобы ты знал. И, путаясь в соплях,настрочила обширнейшую явку с повинной. Вон, на столе лежит... эпистоляр, чтотвоя «Война и мир». Что у нас прописано в уголовном кодексе? Освобождается отответственности гражданин СССР, завербованный западной разведкой, ежели онпришел с повинной и чистосердечно во всем признался. Пришла она и призналась. Апотом сердчишко не выдержало. Для адмирала Гридасова этот вариант весьманеприятен, но другой расклад был бы еще хуже... Я на тебя надеюсь, Кирилл...Все я понимаю, что у тебя на душе, да, видишь ли, войны никогда не бывает нислишком мало, ни слишком много. Война – она и есть война. На аркане тебя в«морские дьяволы» не тянули, сто раз мог гордо развернуться и уйти...

Мазур покосился на Лаврика.

– Там тоже могила,– сказал адмирал.– Ребятки молчатьумеют...

Мазур молчал, избегая смотреть в сторону раздвинутой наполкаюты белой ширмы. Несколько дней назад, совершенно точно знал, принялся бычто-то вякать, в бутылку лезть, но вот теперь... Что-то сломалось в душенавсегда. Быть может, это означало, что он повзрослел окончательно.

– Как пистолет с одним патроном в старину? – спросилон, кривя губы в жалкой, вымученной улыбке.

– Вроде.

– Где расписаться?

– Вон там, Самарин покажет...

* * *

...Выйдя на шлюпочную палубу, он плюхнулся на белую скамейкуи равнодушно смотрел, как исчезает на горизонте атолл – «Сириус» –уходил прочь от того места, где покоились на дне «Агамемнон» и «Русалка», где вподводной пещере лежали рядышком свои и чужие, где старший лейтенант Мазурпоказал себя настоящим «морским дьяволом», но получил взамен выжженный напрочькусочек души. Ему казалось, что теперь он не сможет никого любить и веритьникому не сможет – за исключением своих, родной стаи...

– Ну, наконец-то я тебя нашла...

Он равнодушно поднял глаза – Мадлен стояла над ним, вбелых брючках и легкой синей блузке, свежая, веселая, улыбающаяся. Гибкоприсела рядом:

– Я, случайно, не помешала полету научной мысли? Если тырождаешь эпохальную теорию, так и скажи...

– Да нет,– сказал он вяло.

И уставился на ее шею, едва заметно пульсировавшую артериюпод ухом. Мазур вовсе не хотел ее убивать, он же не сошел с ума, в конце-токонцов, просто задумался вдруг: если чикнуть лезвием по этому самому месту, позагорелой коже, все будет легко. Что-то с ним произошло, что-то в немизменилось – он смотрел на человека и думал, как нетрудно, оказывается,его убить. Несильное движение клинка... Нет, он не рехнулся, но определенностал другим, смотрел теперь на людей по-иному...

– У тебя что-то случилось?

– Да нет,– сказал он спокойно.– Просто не выспался.

«Судя по твоему беззаботному виду, с тобой тоже еще ничегоне случилось,– продолжил он мысленно – холодно, отстраненно.– Но вскоречто-то обязательно случится, потому что нельзя оставлять это просто так, порачто-то делать... Интересно, на чем Лаврик ее подловит? Если ее и будут ломать,а иного и предположить нельзя, то – совсем скоро...»

– Ты не видел лейтенанта Ожье?

– Нет.

– Запропастился куда-то поутру, в каюте его нет...

– Тебе, я думаю, лучше знать, а?

– Ох! – вздохнула Мадлен, старательно закатив глаза.– Аведь кто-то обещал не ревновать... И не делал к тому же ни малейших попытокпродолжить на корабле то, что имело место в Виктории...

– Я и не ревную. Просто констатирую факт.

– Куда подевалась вся твоя романтика? – фыркнулаМадлен.– Море, солнце, прекрасная погода...– она нараспев продекламировала:

Un matin nous patrons? le cerveau plein de flamme

Le cоer gros de qrancune et de de sirs amers,

Et nous allons, suivant le rythme de la lame,

Bercant notre infini sur le fini des mers...[5]

– Это что? – спросил ничего не понявший Мазур.