Изнанка судьбы - Алина Лис

— Пусть говорит.

— Подожди, — Чарли еще раз смерил незнакомца подозрительным взглядом и приказал: — Покажи лицо!

Тот помедлил и опустил капюшон.

Чарли, прищурясь, разглядывал кошачьи глаза и большие, как у лошади заостренные на кончиках уши. Ахать или удивляться, подобно селюкам, он не торопился. На Арене хватает бойцов с примесью крови волшебного народа. Правда, чистокровных ему видеть еще не доводилось.

Дело пахло деньгами, а значит, просто так отродье Изнанки отсюда не уйдет.

— Завтра отправляется обоз в Анварию, — фэйри хотел снова поднять капюшон, но Чарли жестом запретил ему это делать. — Мне нужны деньги, поэтому я хотел бы наняться охранником.

Не просто деньгами, а очень хорошими деньгами. Лишь бы Винс не перехватил длинноухого!

— Сожалею, — голос Винсента прозвучал спокойно, без издевки. — Мне не нужны охранники.

— Я мастер-воин и смогу быть полезным, — в бесстрастном голосе незнакомца прорезались эмоции, давая понять, что это для него важно, и Чарли поспешил уколоть в приоткрывшуюся уязвимую точку.

— Парень, ну кто так нанимается, — сообщил он, издевательски улыбаясь. — Ты бы еще в подворотне с ножом подошел. — Чарли ухмыльнулся и посмотрел на Винса, призывая разделить с ним веселье.

Винсент веселия не разделял.

Он отпил еще пива, со стуком поставил кружку на стол и, хмуро оглядев зал, поднял сжатую в кулак ладонь:

— Во-первых, — он оттопырил толстый палец с обгрызенным заусенцем. — Мне не нужны охранники. У меня большой отряд надежных ребят, с которыми я работаю уже много лет. Во-вторых, — теперь два пальца торчали вверх пародией на приветствие во славу королевы, — я не нанимаю фэйри. Вы всегда держитесь наособицу, да еще собачитесь с остальными. В-третьих, если ты шастаешь среди людей без денег, значит, тебя изгнали, а я не нанимаю преступников. У меня честное, уважаемое предприятие, мне не нужны неприятности с князьями или воровскими баронами, — он продемонстрировал фэйри три пальца и, намекая, что разговор окончен, снова взялся за кружку.

Если фэйри и был разочарован отказом, то ничем этого не выдал. Он поднял капюшон, встал, собираясь уйти, и Чарли понял: пора. Валяться в ногах и умолять такой не станет; значит, дожимать длинноухого придется уже во время переговоров.

— Погоди, парень, — протянул он, жестом приказывая подавальщику принести еще пива. — Говоришь, тебе нужны деньги?

Бобби

Стукнула рама за спиной. Бобби замер.

А мог бы не дергаться. Тихо все, пылью пахнет, сыростью. Не сбрехал Гарри. Никого здесь не живет, кроме чокнутого горбуна.

Он запалил тайный фонарь, чуть не шарахнулся от затянутого в чехол дивана. Ну, чисто туша на бойне. Только вонищи не хватает и мух.

Разом заныли шрамы по телу. Тяжелая рука была у Жирного Смитти.

Помойной крысой Бобби прошмыгнул по комнате и разочарованно скривился. Заплечный мешок потяжелел только на бронзовый канделябр, отлитый в форме букета. Вот ведь — богатей вроде, а взять нечего.

В прочих комнатах и того хуже. Ни картин, ни статуэток. Столового серебра на кухне и то нет.

Бобби обиженно почесал нос, еще раз осматривая пустое нутро буфета. Не чугунную же сковороду тащить?

Возвращаться без добычи нельзя. Гарри не Смитти, пороть не будет. Но накажет…

Это у него развлечение любимое. Набросит удавку и стоит, улыбается.

И еще в отхожее место головой макать любит.

Сразу вспомнилось — вонючая жижа, заливающая нос и рот, и голос над ухом: «Ты очень разочаровал меня, малыш».

Бобби вздохнул. Нет, Гарри разочаровывать никак нельзя.

Перед входом в покои горбуна он помедлил. Одно дело — обносить дом, пока хозяева в отъезде или спят, где подальше. А вот так, когда рядом владелец…

Боязно!

Дверь не скрипнула, когда Бобби приоткрыл ее. Не закряхтели под ногами половицы. Внутри было темно и пахло воском, как в храме.

Горбун дрых. Храпел даже: на всю комнату из-за ширмы раскаты доносились.

Алтарь в покоях поставил. Набожный, видать, сильно.

Воровать на глазах у богов Бобби не стеснялся, а вот ширме обрадовался. Повезло!

Еще больше он обрадовался золотым и серебряным пластинкам с закорючками на столе в углу. Чокнутый горбун — столовое серебро на пластинки перевел.

Рядом лежали курильницы тонкой работы, статуэтки. Экое богатство!

Мысленно ликуя, Бобби сгребал добычу в мешок, когда горло сдавила резкая боль, и сразу стало невозможно ни выдохнуть, ни вдохнуть. Словно Гарри встал за спиной со своей известной всем босякам Ист-Уорфолл-Энда удавкой. Вот-вот над ухом раздастся: «Ты очень разочаровал меня, малыш».

— Хорошая работа, Кьяра, — услышал Бобби прежде, чем в глазах окончательно потемнело.

Рэндольф

Громилы-охранники нависали рядом, загораживая Рэндольфа и его собеседника от любопытных взглядов. От них несло потом и чесночной колбасой. Из кружки, которую подавальщик поставил перед его носом, шел кислый дух перебродивших дрожжей. Фэйри поморщился и отодвинул непрошеное угощение.

Он нормально относился к принятию эликсиров или наркотиков, если того требовало дело. Но странной человеческой привычки без причины травить себя слабыми растворами яда понять не мог.

— Мне не нравится убивать людей, которые мне ничего не сделали, — сказал он, рассматривая человека, только что предложившего ему работу. — Я не убийца.

Строго говоря, это не было совсем правдой. Рэндольфу не раз приходилось убивать по приказу князя. Просто он не любил это делать. Истреблять чудовищ ему нравилось куда больше.

— Кто говорит об убийствах? — улыбка у человека, назвавшегося Чарльзом Бруизером, была неестественно широкой. Словно он упражнялся перед зеркалом, пытаясь показать отражению как можно больше зубов.

Впрочем, Рэндольф не поручился бы до конца за верность своей оценки. Он часто ошибался, когда речь шла о чужих эмоциях.

Внешне собеседник выглядел типичным альбом — чуть вытянутое рябое лицо, короткие рыжевато-русые волосы, оттопыренные уши. Небрежно расстегнутая на шее рубаха открывала торчащий кадык и бледную кожу, поросшую рыжими волосами.

— Хороших воинов мало, чтобы класть их на Арене просто так, — Бруизер скривил тонкие губы. — Нет, парень, никаких убийств. Слишком дорого обойдется потом платить отступные. Хозяину убитого бойца или коронеру, чтобы замял дело.

— Тогда в чем смысл боя?

Разеннская традиция гладиаторских боев требовала смерти побежденного. Во власти зрителей было даровать проигравшему пощаду, но чернь редко проявляла милосердие. Vae victis.[4]