Семь отмычек Всевластия - Антон Краснов

Факел, отсчитывающий время заключительного тайма, догорал. С ним догорал и матч, а также несколько юрт на берегу Дона, что подожгли в перерыве между таймами разбуянившиеся болельщики, насосавшиеся араки. Нехорошие люди. Впрочем, о покойниках плохо не говорят.

Факел, отсчитывающий время, догорал, потрескивал, дымил, готовый вот-вот потухнуть.

«САРТАК» (Золотая Орда) — «ДИОННАМО» (Святая Русь) — 8:8…

Идут последние мгновения матча.

Аймак-багатур отбирает мяч у выдохшегося Пелисье, пробрасывает его себе на ход и мчится как бронепоезд. Он хочет отдать пас широконосому «Рональдо» или ханскому отпрыску Сартаку, однако первый перекрыт Эллером, а второго загородила туша Тангриснира. И Аймак-багатур, великий Укротитель, решает прорываться сам. Он обыгрывает Вавилу, пробрасывает мяч между ног у Жени Афанасьева и, оттолкнув подбежавшую лошадь, которая только мешает, бросается в атаку. Он выходит один на один с Поджо…

Трещит, догорая, факел!!

…и бьет!

От факела тянутся две изнемогающие струйки дыма, огонек еле теплится, продляя время решающего тайма. Аймак-багатур бьет по тяжелому черному шару, и тот с грохотом попадает в штангу и отскакивает прямо на ногу Сартаку. Капитан команды вытягивает ступню, готовый протолкнуть мяч мимо вышедшего из ворот Поджо, но в этот момент…

Последние струйки огня лижут черную голову факела и бессильно опадают. Факел потух? Матч закончен?

Нет!!!

Тангриснир бросается под ноги Сартаку и в буквальном смысле зубами выдирает, выводит мяч из-под удара. Нога Сартака уходит в пустоту. «Рональдо» валится на спину Тангрисниру, желая удержать (явное нарушение правил!)… но стрелы не летят на поле — и молчит проклятый судья, лысый взяточник Колынэ-тушимэл!

Тангриснир еще несколько шагов тащит на себе громадную тушу монгола, потом падает, получив удар по ногам от еще одного «сартаковца». Плюнув уже на все правила, Сартак несколько раз бьет ногой по мячу, застрявшему в зубах у Тангриснира. Ах, до стоматологии ли?.. Тангриснир мотает башкой, отчего мяч вылетает из разжавшихся челюстей в сторону, где его подхватывает фланговый Гринька.

Факел дрожит и мигает. Кап, кап… истекают последние мгновения… Гринька бежит, не замечая, что за ним с проклятиями ломятся трое монголов, все с «желтыми карточками» и потому под угрозой смертной казни… Гринька что есть сил бьет по мячу и тут же падает с окончательно онемевшей ногой. Лежит. Для него матч окончен в любом случае.

Факел, факел!..

Мяч выкатывается на пятачок перед воротами, и к нему с разных сторон устремляются двое: вратарь «Сартака» с разбитым носом и погнувшимся набрюшником, и — прихрамывая, призывая в свидетели Егория Храброго и Николу Угодника — воевода Вавила. Прыгнул вперед вратарь, выставив перед собой огромные, в рукавицах, ручищи, и выстелился в прыжке ему навстречу воевода Вавила…

Факел безмолвно закашлял, издыхая.

Но время остановилось в голове Жени Афанасьева, который лежал в центре поля, придавленный непомерной усталостью. Он видел, как летят навстречу друг другу русич и монгол… «Как Пересвет и Челубей на поле Куликовом, — мелькнула несвоевременная мысль. — Тогда выиграл… то есть выиграет — через полтора века почти! — наш Пересвет. А сейчас?..»

Поле было не Куликовым, а всего-навсего футбольным. Но сшиблись русич и монгол с той же яростью… Шлем монгольского голкипера ударил в голову Вавилы, тот опрокинулся, вытягивая ноги, и задел слабо катящийся мяч. Легко прозвенели цепи, когда черный шар вкатился в монголо-татарские ворота и замер. И скатился на землю и замер воевода Вавила Андреич, сбитый страшным ударом.

…Факел потух.

Молча сидели трибуны, придавленные всем этим, и кое-кто посматривал еще на факел, надеясь, что проклюнется, воспрянет последний язычок пламени, что не закончена еще битва. Но трижды прозвучал роговой сигнал главного судьи, подводя итог вырванной со счетом 9:8 победы команды «Дионнамо» (Святая Русь).

4

— Молодец, Вавила!

— Отлично, Вавила!

— Удалец и хват, Вавила свет Андреич!

— Красавец, Вавила!

Если три первых замечания вполне соответствовали истине, то заявление касательно красоты храброго воеводы Вавилы Андреича Оленца можно было принять с огромной натяжкой. Если совсем откровенно, то бравый русич, принесший победу святорусскому «Дионнамо» буквально на последней секунде игры, выглядел неважно. Совсем неважно. У него была перевязана голова, осмотревший его Пелисье (понимавший немного в медицине) констатировал сотрясение мозга средней степени тяжести… Кроме того, воевода не мог ходить — так болели ноги и все тело. Все пораненные места тоже были перевязаны. Афанасьев, Эллер и Колян Ковалев, которым посчастливилось побывать в Древнем Египте, находили в бравом воеводе немалое сходство с мумией. С той только разницей, что мумия значительно меньше болтает и не пьет кумыса вперемешку с вином, неупотребляемым в Орде.

Хан Батый сдержал свое слово. После поражения команды его сына в игре, напоминавшей диковинную смесь футбола, родео, скачек и боев без правил, он отпустил наших героев с миром, придав им в награду все обещанное: коней, девиц и золото. Кроме того, снабдил провиантом, потому что путь «дионнамовцам» предстоял долгий — ни одного транспортного Змея Горыныча злобный хан не выделил.

— На конях доберетесь! — хмуро прорычал он. — Ступайте, а то передумаю да как обезглавлю! Свиреп я али не свиреп?! А ну — с глаз моих!..

Доводы хана не оставляли простора для фантазий. Получив награду, команда «Дионнамо» предпочла убраться. Впрочем, нет, не в полном составе. Пелисье и Поджо остались в Орде. Нет, их вовсе не пленил золотоордынский уклад жизни. Просто на рассвете следующего дня должны были казнить Аймак-багатура, то есть Коляна Ковалева. Он проиграл матч, следовательно, утратил благоволение хана. Вмешательство родни, в частности Сартака и Туракины, жены Коляна, было бесполезно: если уж хан взялся самодурствовать и душегубствовать, то это надолго.

Пелисье остался как родственник. Поджо остался, сказавшись нездоровым. Тучный дион, как выяснилось, не был чужд хитрости. Пелисье и Поджо попросили позволения присутствовать при казни Аймак-багатура, вышедшего из доверия, а уж только потом оставить Орду. Батый дозволил. Дозволил он и еще одно: провести время, оставшееся до утренней казни, в одном шатре. Пелисье, Поджо и Колян прекрасно провели время. Кормили в буквальном смысле на убой; кроме того, хан решил, что в последний день жизни зять ни в чем не должен знать недостатка. Потому в арестантский шатер, со всех сторон оцепленный вооруженными воинами, были доставлены спиртные напитки (вообще-то бывшие не в ходу у татаро-монголов) и выводок милых девушек. Ханша Туракина, нежная супруга Коляна, посмотрела на это аморальное безобразие, плюнула с досады и заранее начала подыскивать себе нового мужа. Ханский сынок Сартак же затворился в своем шатре и с досады обдолбился излюбленным в Орде зельем — шариками из смеси загустевшего макового сока с соком индийской конопли.