Возмездие Эдварда Финнигана - Берге Хелльстрем

— Спасибо, что пришли.

Хайнс развел руками.

— Поначалу я хотел отказаться. Вы показались мне, если уж говорить начистоту, каким-то чокнутым. Звонят порой такие, борцы за правду, прочли что-то и решили, что я могу стать их доверенным лицом. Но я проверил ваше служебное досье и был бы идиотом, если бы отказался выслушать то, что хочет сообщить мне начальник охраны Death Row в одной из самых строгих тюрем штата, тем более что он звонит и назначает встречу через двенадцать часов после назначенного времени казни и утверждает, что обладает сенсационными сведениями.

Официантка подала Вернону пиво — совсем молоденькая, почти девчонка, у нее еще вся жизнь впереди, — удивительно все же, что она тут делает в этой отстойной забегаловке этого захолустного городишки, когда вокруг лежит весь мир.

— Вы получите свою сенсацию. И у меня только одно условие. Вы напечатаете ее уже завтра.

Хайнс рассмеялся и ответил чуть высокомерно:

— Это уж мне решать.

— Завтра.

— Давайте сразу договоримся. Ценность новостей определяю я. Если ваша история стоит того, я о ней напишу. А нет — мы просто попили пива.

— Она стоящая.

Назойливая музыка раздражала. Вернон извинился, подошел к официантке и попросил ее убавить громкость, потом снова сел за маленький столик из сосновых досок, поверх которых лежали четыре красные пластиковые подложки для тарелок.

— Вот так. Теперь мы слышим друг друга.

Он посмотрел на Хайнса и начал рассказ:

— Я проработал в тюрьме Маркусвилла всю свою сознательную жизнь. Я фактически жил там, среди заключенных, больше тридцати лет. И всего навидался. Всяких преступников, всех возможных видов преступлений. Я верю в необходимость наказания. Общество, которое карает, — это общество, имеющее моральные нормы.

Перед окном затормозил трейлер. Короткий взгляд в окно, они оба увидели, как крупный мужчина с волосами собранными в хвостик вылез из кабины и направился к входу.

— За одним исключением. Смертная казнь. Общество, имеющее моральные нормы, не может позволить государству отнимать у человека жизнь. Я понял это, проведя несколько лет на службе в Доме смерти. Понимаете, в каждой тюрьме есть невиновные или несправедливо осужденные. Я это знаю, все, кто работает в тюрьмах, знают это. Я убежден, что несколько моих подопечных — из их числа.

Шофер-дальнобойщик сел за столик в другом конце зала, Вернон, понизивший было голос, когда он вошел, теперь снова заговорил, как прежде.

— Достаточно казнить одного невиновного. Одного-единственного, и все — система не работает! Ведь если впоследствии вскроется ошибка, уже ничего не изменишь. Верно? Мертвого назад не вернешь.

Он готовил эту речь восемнадцать лет. И вот теперь ему вдруг стало трудно подбирать слова.

— Право жертвы на возмездие… Хайнс, это всего-навсего жажда мести. Это что касается справедливости. Которую мы якобы блюдем. Вы верите в это? В такую вот справедливость? Ее нет и не было. Я наблюдал это каждый день. Месть… вот что движет государством.

Он отпил из бокала, покосился на Хайнса, который по-прежнему слушал его с интересом.

— А иногда… иногда приходится отнимать жизнь, чтобы спасти другие. Вам это известно, Хайнс? Я голосовал за Эдварда Финнигана. Да, я его выбирал. Финниган из тех, кого люди слушают. Последовательный сторонник смертной казни, влиятельный человек в этом штате. Все совпадает. У него была дочь, о которой ему следовало заботиться. У дочери был парень — мальчишка, на которого легко можно было свалить всю вину. Две жизни. Это стоило того, Хайнс. Я решил пожертвовать двумя жизнями, чтобы заставить людей понять, как ошибочна их вера в справедливость смертной казни. Если две жизни могут поставить под сомнение систему, которая лишает жизни намного большее число людей, тогда игра стоит свеч.

Ричард Хайнс сидел не шевелясь. Он перестал делать записи, он не был уверен, что правильно понимает то, что слышит.

— Я убил Элизабет Финниган. Я знал, что Джона Мейера Фрая приговорят к смерти, ведь она была несовершеннолетней. После его казни я решил сделать то, что делаю сейчас: выступить и рассказать, что случилось на самом деле.

Хайнс заерзал, ему было не по себе. Перед ним сидел высокий чин тюремной охраны и утверждал, что одно из самых громких убийств в их штате было делом его рук.

Хайнс был человек, и ему хотелось броситься отсюда бегом и сообщить о сумасшедшем, но он был журналист, и ему хотелось узнать больше.

— Фрай сбежал. С тем, что вы говорите, это как-то не очень стыкуется.

— Что-то произошло. Вдруг я почувствовал, что не могу осуществить до конца свой план. Мне… мне начал нравиться этот мальчишка. Джон был умным, ранимым… я никогда прежде так близко не сходился с людьми. Другие, не знаю, всякий раз, как кто-то из моих подопечных умирал, мне казалось, будто это мой родственник испустил последний вздох. А Джон стал для меня как сын, не могу это лучше объяснить. Это было выше моих сил, я не мог позволить ему умереть. Понимаете?

— Нет. Не понимаю.

— Я давно уже работаю в различных организациях противников смертной казни. Я начал сотрудничать с группой, которая пыталась защитить Джона. Мы вместе спланировали его побег.

Он развел руками.

— А потом… Один-единственный проступок после шести лет свободы — и все! Я сразу понял, что все свершится очень быстро. Всех заботил только этот чертов престиж. Да еще учитывая должность Финнигана. Поэтому я теперь поступлю иначе. И сделаю то, что наметил много лет назад.

Последние капли пива, оно уже давно стало теплым, но у Вернона пересохло горло, и он допил все, что оставалось на дне. Он пошарил в карманах брюк, вынул четыре долларовые купюры и положил их возле пустого бокала.

— Хайнс, это я совершил убийство. А казнили Джона Мейера Фрая. Так что система, опирающаяся на смертную казнь, не действует. Я знаю, что вы напишете об этом. Уже завтра. Хорошо, что вы или кто-то другой сможет прекратить это. Когда все узнают, когда люди узнают… система рухнет.

Вернон встал, застегнул пальто и направился к выходу из кафе.

— Сядьте.

— Я спешу.

— Мы еще не все выяснили. Вы по-прежнему хотите, чтобы я напечатал вашу историю?

Вернон посмотрел на часы. Оставалось пятьдесят пять минут. Он сел.

— Это слишком просто. Это хорошая история. Но мне надо знать больше. Нужны доказательства, что это правда.

— На вашем письменном столе, когда вы вернетесь, вас будет ждать посылка.

— Посылка?

— Там то, что могло быть лишь у того, кто убил Элизабет Финниган. Ее браслет, например. Она всегда его носила. Я не видел, чтобы он упоминался в делах следствия. Ее родители подтвердят, что это ее вещь.

— Еще?