Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи - Трейси Борман

В июле в Англию прибыл Филипп. После жаркого солнца Испании новое королевство встретило его отвратительной погодой. На встречу с невестой в Винчестер он ехал под проливным дождем. Встреча состоялась 23 июля. Английский свидетель записал, что испанский принц въехал в город в шесть часов вечера «на красивом белом коне; на принце была богатая мантия, расшитая золотом… а в его шляпе красовалось белое перо». Принц был «хорошо сложен» и «имел мужественную внешность… природа не могла избрать более совершенной формы»[462]. После службы в соборе принц отужинал в доме настоятеля, где и остановился (и где в 1486 году родился принц Артур).

Первая встреча Филиппа с невестой состоялась в относительном уединении. Из дома настоятеля его проводили «уединенной тропой» в замок Вулфси, бывший дворец епископа Винчестера, где его уже ждала Мария. К этому времени уже наступила полночь, но королеве не терпелось встретиться с женихом. Увидев его, «ее величество с большой любовью и радостью приняла его»[463]. Они побеседовали в течение получаса. Филипп не говорил по-английски, поэтому им приходилось общаться на смеси испанского, французского и латыни. Все это не способствовало содержательной беседе, но Марии не было до этого дела. Ко времени встречи она уже была безумно влюблена в жениха и была счастлива встретиться с ним во плоти, не удовольствуясь одним лишь портретом.

Филипп был очарован значительно меньше. Одному из своих придворных он сказал, что Мария оказалась старше, чем он ожидал. Время обошлось с ней довольно жестоко. С детства она отличалась слабым здоровьем и страдала рядом болезней. Венецианский посол Джованни Микеле замечал, что королева склонна «к очень глубокой меланхолии, гораздо более сильной, чем та, к которой она расположена в силу своего сложения, из-за задержки менструаций и сжатия матки, которым она на протяжении многих лет часто была подвержена»[464]. Пытаясь облегчить симптомы, врачи регулярно прибегали к кровопусканию «из стопы или иных членов». Но это еще больше ослабляло Марию, и Микеле отмечал, что она была «всегда бледна и изнурена»[465]. У Марии случались приступы анорексии, она страдала болезнями зубов и каждую зиму жаловалась на боли, связанные с холодной, сырой погодой.

Некоторые придворные Филиппа с презрением заметили отсутствие у королевы чувства стиля. Они называли ее «идеальной святой, которая плохо одевается»[466]. Приближенный принца Руй Гомес де Сильва заключал: «Честно говоря, потребуется немало мужества, чтобы испить эту чашу, [но] … король понимает, что брак был заключен не из плотских соображений, но во имя исправления беспорядков этого королевства и сохранения Нидерландов»[467].

Если Мария и не пробудила в Филиппе пылкой страсти, то он оказался достаточно хорошо воспитанным человеком, чтобы скрыть свое разочарование. Кроме того, перспектива присоединения могущественного королевства к колоссальной империи отца заставляла его мириться с физическими недостатками невесты. Он повел себя как истинный галантный принц. Перед уходом Филипп попросил Марию научить его правильно проститься с собравшимися придворными. Она сказала, что ему следует сказать: «Спокойной ночи, милорды». Тот же самый свидетель записал, что принц «сказал то, чему научила его королева»[468].

Вновь Мария и Филипп встретились на следующий день. На сей раз испанский принц проехал по улицам при полном параде, чтобы будущие подданные смогли увидеть его во всей красе. Для этой поездки он выбрал плащ из черной ткани, расшитой серебром, и пару белоснежных чулок. На сей раз встреча была абсолютно публичной. Филипп вошел в большой зал резиденции епископа. Мария стояла на специально построенном для этой цели помосте. Увидев Филиппа, она спустилась и «дружески приняла его, поцеловав в присутствии всего народа. Затем она взяла его за правую руку, и они вместе удалились в приемный зал, где, в присутствии всех лордов и дам, приятно беседовали четверть часа под королевским балдахином, и оба они весело улыбались друг другу»[469].

На следующее утро, 25 июля, в десять часов утра Филипп и его свита отправились в Винчестерский собор для свадебной церемонии. Мария прибыла на полчаса позже. И она, и ее жених были одеты в роскошные одеяния из золотой парчи, «настолько богато украшенные драгоценными камнями, что ни один человек не смог бы оценить их ценность». Но королева настояла на том, чтобы ее кольцо было «простым золотым кольцом без всяких камней… потому что так венчались девы в древние времена»[470]. Очень трогательный и простой жест для столь грандиозной и роскошной церемонии.

Министры Марии позаботились о том, чтобы в течение всей брачной церемонии ее превосходство над супругом было очевидным. В противоположность традиционным правилам королевских бракосочетаний, Мария всегда находилась справа от Филиппа. Но как только церемония закончилась, Мария явно дала понять, что намерена наделить нового супруга гораздо большей властью, чем это было прописано в соглашении. Она велела лорду хранителю печати «подчиняться его [Филиппа] приказам во всех вещах»[471]. Чтобы подтвердить совместное правление державой, Мария приказала отчеканить новую монету в честь их брака. На ней были изображены супруги, глядящие друг на друга, а над их головами располагалась корона — на равном расстоянии от обоих. Тем не менее, когда супруги появлялись на людях, Мария всегда стояла справа. Она заняла покои короля во всех дворцах, а супругу отвела покои королевы.

Свадебный обед происходил в замке Вулфси. Хотя там присутствовало 140 гостей, для супругов это была интимная трапеза — они обедали за одним столом вдвоем, вдали от всех остальных. После обеда были устроены танцы, а затем королевская чета покинула пир. Приближаясь к брачной постели, Мария была полна тревожного, но радостного предвкушения. Филиппа же перспектива исполнения супружеского долга радовала меньше. Стивен Гардинер как епископ Винчестера, проводивший церемонию бракосочетания, благословил брачное ложе.

«То, что произошло той ночью, известно только им», — записал один из придворных из свиты Филиппа. На следующее утро жених поднялся в семь утра и, как обычно, прослушал мессу. Акт консумации брака явно произошел в полном соответствии с его ожиданиями. Гомесу он сказал, что новая жена «не хороша с точки зрения плотской чувственности». Но Филипп утешался сознанием того, что союз этот был заключен «не ради плоти, но для восстановления королевства»[472].