Частная жизнь Тюдоров. Секреты венценосной семьи - Трейси Борман

Мария страстно хотела иметь собственного ребенка, но с тоской осознавала, что время ее уходит. У Филиппа уже был здоровый сын от предыдущего брака, так что его плодовитость была доказана. И это еще более усиливало желание Марии. Она отказывалась прислушиваться к разумным возражениям и советам. Советники опасались, что Англия станет незначительным сателлитом могучей испанской империи. Мария не собиралась думать о ксенофобских настроениях английского народа, который даже ее саму принял с неохотой. А если королева еще и выйдет замуж за испанца… «Англичане… по натуре своей весьма враждебны к иностранцам», — замечал венецианский посол[458].

Но Мария продолжала настаивать на своем, и в январе 1554 года брачный контракт был согласован. В качестве комплимента будущему мужу Мария и ее придворные начали перенимать моду его родной Испании. Контраст между яркими цветами, царившими при дворе с начала правления Генриха VIII, и мрачными испанскими нарядами был разительным. Импорт из Нового Света позволял испанцам производить по-настоящему черный краситель, более черный, чем тот, что производили в Англии. Испанские наряды отличались также большей строгостью и простотой линий.

Известия о возможном испанском браке породили восстания в Кенте, Херефорде, Девоне и Лестершире. Восстание возглавил Томас Уайатт, к которому присоединились многие аристократы. Среди них был и Генри Грей, граф Саффолк, отец леди Джейн Грей. При дворе воцарилась мрачная, напряженная атмосфера. Новые заговоры против королевы возникали чуть ли не каждый день. В феврале под давлением совета Мария неохотно отдала приказ о казни леди Джейн Грей и ее мужа, Гилфорда Дадли. Кроме того, она подписала указ о заключении своей сводной сестры Елизаветы в Тауэр.

Хотя Уайатт выступал от имени Елизаветы, почти наверняка можно утверждать, что принцесса не имела к этому восстанию никакого отношения. Но Мария решила не испытывать судьбу — младшая сестра стремительно становилась знаменем для любой оппозиции. Известие о предстоящем аресте Елизавета получила в Ашридже, где жила с небольшим количеством приближенных дам, среди которых была ее няня Бланш Парри и давняя гувернантка Кэт Астли. Хотя двадцатилетняя принцесса казалась всем воплощением юной силы и здоровья, Елизавета часто страдала от приступов тошноты. Столкнувшись с ситуацией, которая казалась самым серьезным кризисом ее жизни, она буквально свалилась от нервного истощения.

Встревоженная Кэт Астли все время болезни оставалась у постели Елизаветы, со страхом ожидая стука в дверь королевских стражей. И они пришли в самый худший момент, какой только можно себе вообразить. Поздней ночью 10 февраля Елизавету и ее дам разбудила группа придворных, которые прибыли, чтобы доставить принцессу в Лондон для допроса. По легенде, эти люди пренебрегли правилами приличий, ворвались в спальню Елизаветы и отшвырнули прочь мистрис Астли, которая умоляла их сжалиться над больной девушкой. Не обратив никакого внимания на ее слова, они бесцеремонно вытащили слабую Елизавету из постели и увезли ее из безопасного Ашриджа прямо в Лондон.

В Лондоне Елизавету разместили во дворце Уайтхолл. Несмотря на ее статус, ей не обеспечили ни комфорта, ни приватности. Елизавету поместили в тесных апартаментах на первом этаже дворца. Больная и слабая после тяжелой поездки Елизавета долгие дни томилась в своих комнатах, ожидая, что ее вот-вот заключат в Тауэр. Ее состояние усугублялось шумом и запахами, доносившимися из помещений, расположенных этажом выше. Эти комнаты занимала ее кузина, Маргарет Дуглас, графиня Леннокс, женщина, которую Мария, по слухам, собиралась объявить своей наследницей. Отличавшаяся скверным характером Маргарет не любила Елизавету и использовала эту возможность, чтобы подчеркнуть свое превосходство. Узнав, что кузину разместили в комнатах, расположенных под ее апартаментами, она приказала устроить в своих покоях кухню, чтобы Елизавета постоянно страдала от сопровождающих процесс приготовления пищи шумов и запахов. Мелочная месть — и впоследствии графиня горько об этом пожалела[459].

Измученная долгим ожиданием Елизавета решила действовать. Единственным ее шансом был личный разговор с сестрой. Поскольку к Марии ее не пускали, Елизавета написала ей длинное письмо. Пожаловавшись, что ей приходится находиться в «месте, которое более пристало для ложного предателя, чем для доброй подданной», Елизавета выражала свой страх от того, что «злые наветы могут настроить одну сестру против другой». Елизавета жаловалась на то, что ей запрещено видеться с королевой. Она писала: «Я слышала о многих изгнанных за желание встретиться со своим государем». Елизавета твердо утверждала, что не имеет ничего общего с восстанием Уайатта, и заверяла Марию в своей абсолютной преданности. Полагая, что это личное письмо наверняка будет вскрыто, она зачеркнула пустые строки в конце письма, чтобы никто не смог сделать каких-то компрометирующих приписок[460].

Красноречивая мольба осталась без ответа. Вскоре после этого к Елизавете явились стражники, чтобы сопроводить ее в страшную крепость, где восемнадцать лет назад встретила смерть ее мать. Елизавету доставили в Тауэр на барже, и она, как и большинство узников, прошла через ворота Святого Фомы. Когда она поднималась по лестнице, знаменитая уверенность ей изменила, уступив место страху. Опустившись на холодные, мокрые ступеньки, она воскликнула: «Господь Бог Мой! Никогда не думала, что приду сюда как узница. Молю вас всех, добрые мои друзья и спутники, свидетельствуйте, что я вхожу сюда не как предательница, но как верная подданная ее величества королевы»[461].

Хотя Елизавету комфортно устроили в королевских апартаментах, у нее не было сомнений в том, что она здесь узница. Лишенная малейшей приватности, она знала, что за каждым ее движением и шагом тщательно следят специально приставленные для этой цели люди. Собрав всю свою храбрость, Елизавета стоически защищалась, когда королевские следователи допрашивали ее. Но оставшись наедине со своими дамами, которых поместили в Тауэр по приказу Марии, она дала волю собственным страхам. Помня о страшной судьбе, постигшей ее мать, когда та была узницей Тауэра, Елизавета была настолько убеждена в приговоре, что даже спрашивала, отрубят ли ей голову мечом или топором (она слышала, что смерть от меча легче и быстрее).

Через несколько дней после прибытия Елизаветы в Тауэр ее страхи чуть было не сбылись. Лейтенант Бриджес получил приказ о казни. К счастью, ему хватило присутствия духа запросить подтверждения приказа у королевы. Мария пришла в ужас — она никогда не отдавала подобного приказа. Оказалось, что это дело рук ее лорда-канцлера Стивена Гардинера и его сторонников. Потрясенная тем, что ее сестра оказалась на грани смерти, Мария мгновенно смягчилась. Она снова стала публично называть ее сестрой и приказала вернуть на прежнее место в королевской галерее ее портрет. 19 мая, в годовщину казни Анны Болейн, Елизавету освободили без дальнейших обвинений.