Мать Сумерек - Анастасия Машевская

Гистасп улыбался: он делал все нарочно, и самодовольно скалился — в душе — от того, как остро Иттая реагировала на его близость. Её сердце колотилось так сильно, что генерал, не задумываясь, начинал действовать еще решительнее. Загнать, поймать, поглотить, доказав превосходство — вот, что велел мужчине инстинкт хищника.

Отвлечь внимание — и схватить добычу, велел инстинкт змея.

Когда девушка коснулась края ложа коленными впадинами, сердце в панике толкнулось о ребра, замерло — и полетело вниз. Гистасп мягко и непреклонно надавил Иттае на грудь, заставив подчиниться и лечь. Уложив девушку поудобнее, альбинос накрыл её собой, оперевшись на локоть, ткнулся Иттае в шею, поймал губами бьющуюся вену. Обжег языком, заставив девушку судорожно выгнуться в спине и потянуть мужчину за волосы. Чуть откинув голову, Гистасп рыкнул.

Вот почему он весь белый, успела подумать Иттая краем сознания. Чтобы в полумраке ночи и горящего камина раскрываться всеми цветами мира в её объятиях.

От его ласк у Иттая опухали губы и дрожали ресницы. Гистасп не останавливался. Склонившись, впился в девичий рот и одновременно свободной рукой угрожающе схватился за вырез кружевной сорочки. С треском разошлась ткань от рывка. Глядя в обычной жизни на непритязательного с виду Гистаспа, кто бы подумал, что в нем столько силы?

Иттая нервно схватилась за дранные полы одеяния, надеясь прикрыться. Гистасп ничего не сказал, но отвел её руки, приподнялся и освободил девушку от остатков ткани. А кроме разодранной сорочки на ней и не было ничего.

Гистасп оглядел её всю. Под мужским взглядом Иттая краснела еще сильнее, старалась спрятаться, прикрыться.

Альбинос облизнулся. Недобрая улыбка мимолетно тронула мужские губы.

Он разделся быстро и замер. Иттая окончательно смутилась и, повернув голову, уставилась на матрац. Гистаспу не понравилось. Он скрипнул зубами и сказал:

— Смотри на меня.

И от того, каким тоном были сказаны эти слова, Иттая поняла: ей приказали.

Дождавшись её взгляда, Гистасп снова лег, потянулся к девичьему рту, но стоило коснуться, Иттая уперлась в мужскую грудь, перевитую узлами жил и мышц, слабой ладошкой, второй коснувшись уст.

— У… у меня губы болят …

Гистасп оторвался взглядом от ладони на груди и поднял глаза к женскому лицу. Молча отодвинул разделявшую их длань и, не закрывая глаз, с особым нажимом поцеловал девушку.

— У меня болят губы! — толкнула она его, отвернув лицо, когда появилась возможность. Гистасп чуть приподнялся, возвысившись, выдохнул, оскалился. Потом развел руки жены по обе стороны от неё и опустился к губам нарочито медленно.

Все шло совсем не так, как она представляла. Все должно было быть совсем иначе! Она хотела сказать ему о своих чувствах, но рот был занят чужим языком. Или — собственным рванным выдохом от того, как и в каких местах Гистасп дотрагивался.

Когда мужчина склонился к груди, она опять ощутила, как сжимается все внутри — от легкого, как майский ветер трепета. От прихотливой нежности, с которой свободно свисающие белые волосы Гистаспа щекотали грудь. От того, какое горячее его дыхание — даже для её распаленной кожи.

Зная, что Гистасп не видит, Иттая зажмурилась, закусив губу.

Все это было слишком.

Сколько она намекала, сколько раз пыталась сократить дистанцию между ними прежде. Но Гистасп всегда держался на расстоянии, и самое большое, что позволял себе со дня объявления помолвки — взять её за руку или напутственно приобнять за плечо. Даже сегодня у алтаря в храме, даже на пиршестве в чертоге, он нарочито избегал любых трогательных ласк.

Сейчас Гистасп бушевал, как вулкан, погребая под собой любые протесты. Чем дальше он заходил вперед, тем сильнее у Иттаи возникало чувство, будто её за что-то наказывают. Она снова безумно задрожала, напуганная необъяснимым поведением мужа. Почему он такой? Где всегда вежливый и добродушный генерал? Почему не улыбается? Почему не пытается успокоить? Мама ведь говорила, что в первый раз мужчина обязательно будет мягок и терпелив!

Почему, о, Праматерь, у него такие твердые руки?!

Вместо ответа она почувствовала, как чужая ладонь протиснулась меж бедер. Гистасп наблюдал с удовольствием. Действовал не грубо, но на той самой тонкой грани насилия, которую, в силу опыта, осознавал только он.

— Гис-тасп, — наконец, безвольно позвала девушка, ловя губами воздух и заставляя мужа согнать с глаз стеклянную пелену самовлюбленного наблюдателя.

Тот чуть дрогнул в лице, будто говоря: «Я слушаю».

Иттая повела плечиком, провела ладонями по груди мужчины, по плечам, по каждому шраму, до какого смогла дотянуться, не прерывая зрительного контакта. Может, он таков, потому что она совсем не думает о нем? Он ведь делает все, чтобы Иттая сошла с ума от восторга и неведомых прежде ощущений, а она… что сделала она, чтобы Гистаспу было приятно?

Облизав губы, Иттая прошлась по лицу мужчины рассеянным взглядом. Она мало что знала об отношениях мужчины и женщины и о том, что может порадовать Гистаспа сейчас. Поэтому решилась сделать то, что наверняка возымеет эффект.

— Я слушаю, — напомнил о себе Гистасп с чуть уловимыми нотками недовольства, что его прервали.

— Я хочу верить тебе, Гистасп, — собралась Иттая с духом и открыто призналась. — Я не говорила этого, но ты ведь наверняка знаешь, как… дорог мне. Гистасп, я лю…

Он закрыл ей рот ладонью, которая мгновением раньше была совсем в другом месте. Понаблюдав за переменой чувств в карих глазах, Гистасп наклонился к женскому уху и погрузил влажные пальцы Иттае в рот, прошептав:

— Солнце мое, я так не люблю, когда женщины болтают в постели.

Иттая сдалась. Гистасп был настойчив и нетерпим к любому протестующему жесту. Он не хотел слышать никакое её слово. И заставлял слизывать с пальцев её собственный привкус.

А потом раздвинул девичьи ноги и, пристроившись, толкнул бедрами вперед.

Неудачно. Завизжав от боли, поджавшись всем телом, Иттая отодвинулась к изголовью кровати, оставшись нетронутой. К такому Гистасп готов не был. Он сжал зубы и рванулся еще раз. Иттая, уже не скрывая всхлипов и слез, успела отползти опять.

— В чем дело? — за низким голосом и требовательной интонацией Иттае впервые в жизни открылась натура Гистаспа. Та самая, за которую Бану раз за разом призывала кузину подумать насчет генерала еще разок.

Девица только успела пискнуть, пораженная открытием бездушного убийцы в ледяных серых глазах, прежде чем почувствовала на обоих плечах неумолимые мужские руки.

— Ты же сама этого хотела, — напомнил альбинос и толкнул девчонку себе навстречу.

Иттая заверещала, и Гистасп не стал успокаивать — ни словом, ни поцелуем.

Ну вот и все, цинично подумал он. Можно заканчивать фарс.