Мать Сумерек - Анастасия Машевская

— Что вы, госпожа, это лишние хлопоты для вас.

— Айлэн, — осекла Бану резче, чем хотела. — Я сочувствую твой утрате, поверь, она и моя. Но у меня нет ни времени, ни желания препираться еще и с тобой.

Айлэн покраснела.

— Простите, госпожа. Я не хотела…

«Еще один Юдейр», — в сердцах подумала Бану.

— Когда ребенок родится, будь то мальчик или девочка, для него будет припасено место в военной академии. Уверена, друзья его отца помогут ему стать или стоящим «меднотелым», или хорошим офицером. Если нет, возможно, он будет талантлив как зодчий или осадный мастер — в любом случае, я дам ему крышу над головой и открою любую дорогу. Это большее, что я могу дать ребенку Ри. От тебя требуется одно — он должен родиться здоровым и дожить до зрелых лет.

— Я сделаю все зависящее, тану, — Айлэн обвила живот руками. — Это… вы очень добры, — в её глазах собралась влага.

Бансабира не могла сказать, что чувствует, глядя на печаль молодой женщины. Был ли в её жизни человек, чья погибель также заволакивала бы её глаза?

— Да благословит его или её Мать Сумерек. А тебя, Айлэн — Иллана. Надеюсь он будет рыжим.

Айлэн нашла в себе силы усмехнуться, но в усмешке глаза закрылись сами собой, и по щекам стекли слезы.

— И я.

Серт проводил молодую женщину, оставив Бану в одиночестве. На совести от выполненных обязательств перед безвременно погибшим Ри было спокойнее. На душе — мрачнее.

* * *

Иттая была хороша, Итами, её мать, недовольна, Гистасп — равнодушен.

Его облачили в дорогой бархатный костюм белого оттенка, отчего альбинос окончательно стал похож на пух или снежинку. Бледно-серые глаза то ли скрывали, то ли подчеркивали его безучастность ко всему происходящему. И глядя на радушие в улыбке генерала, с которой он обращался с новообретенной супругой, её родственниками, и всеми прочими поздравляющими и празднующими, Бансабира мрачно торжествовала.

Не ошиблась ли она, уступив Иттае? Она неспроста сомневалась в способности собственных рук, обагренных кровью тысячи раз, греть других людей, и не была уверена, что подобное под силу Гистаспу.

Впрочем, за все поступки в жизни Бансабира ответила сама. Если Иттая будет мерзнуть ночами — это последствия её выбора. Бану он уже не касается.

* * *

Гуляли в чертоге от души, и даже, когда новобрачные удалились, кутеж шел полным ходом.

Только Русса иногда с тоской поглядывал на Бансабиру и больше молчал.

Когда танша попросила брата проводить её до кабинета и составить компанию — он приехал из военной академии только утром в день свадьбы, и им совсем не удалось пообщаться! — Русса отказался. Прежде он всегда бы поддержал затею проболтать ночь напролет.

Впрочем, лезть с вопросами танша не стала. Не прекратит кручиниться в ближайшую пару дней, вот тогда и стоит поднимать тревогу.

* * *

Ни тени улыбки не проходило более по его лицу. Он был сосредоточен и сдержан.

«Ну вот и все» — сказал себе альбинос, оглядывая отражение в зеркале. Надо идти.

Оскалился.

Все-таки, тану Яввуз удивительная женщина, раз, выдав за него сестру, поддерживает в их браке его сторону. Поддерживает ведь?

* * *

Иттая дрожала, сцепив тонкие пальцы и почти заламывая кисти. Расхаживала по комнате, отведенной для новоявленных супругов. Временами вытирала о сорочку потеющие ладони, приглаживая наряд — тонкий и кружевной, едва ли скрывающий многое, — подтягивала вниз длинные узкие рукава. Если бы только Тал, её брат-близнец, мог присутствовать на свадьбе, она бы чувствовала себя сейчас намного храбрее! Он всегда-всегда знал, как поддержать её. Жаль, что он сейчас где-то в Северном море, отец посылал Ному Корабелу весть перед свадьбой, но Тала не было на верфях.

Очень жаль.

От сострадания к себе Иттае вдруг захотелось взвыть волком. Как же страшно, в самом-то деле! Поэтому, когда в комнату зашел Гистасп, затворив дверь, от звука девушка содрогнулась, будто пронзенная стрелой меж лопаток.

— Мать Сумерек, Иттая, — мягко позвал Гистасп. — Не нужно так нервничать.

Сейчас его выражение лица ничуть не отличалось от привычной благосклонности. И только теперь, наедине, оно отчего-то начало внушать Иттае странное беспокойство, от которого девушку мутило. Неужели все происходящее для него ничего не значит?

— Ну же, — Гистасп подошел вплотную, — улыбнись мне.

Он положил ладонь на щеку Иттаи и приподнял её лицо:

— Я жду, — напомнил альбинос, и девушка улыбнулась, все еще трясясь от непередаваемого волнения. — Спасибо, — он чуть взметнул брови и прошелся взглядом по плечам супруги, укутанным в тонкое пурпурное кружево. — Ты дрожишь. Холодно?

— Нет, — Иттая неуверенно качнула головой, будто и впрямь сомневалась, отчего трясется. Она положила ладонь поверх руки Гистаспа на своем лице и чуточку вздернула подбородок. Она должна быть смелее. Обязана быть смелее! Праматерь через Бану послала ей исполнение мечты. Она здесь, в спальне с мужчиной, к которому испытывает самые трепетные чувства, которым восхищается во всех ситуациях. За которого всегда переживает и которого вожделеет каждой клеткой.

Иттая заглянула в светло-серые, чистые, как астахирский снег, глаза, стараясь передать, насколько доверяется мужчине.

И в Гистаспе, наконец, что-то дрогнуло, надломилось.

Эта девочка… действительно испытывает к нему чувства? Не увлеченность, не мимолетную страсть — да и откуда ей знать о страсти — а серьезные чувства? Иначе, что бы она, сестра тану Яввуз, обещанная госпожой Серебряного дома, делала здесь, будучи названной его супругой? Поверить, что он мог понравиться девушке на семнадцать лет моложе его самого, Гистаспу удавалось с трудом.

— Что-то не так? — видя его задумчивость, спросила Иттая. Гистасп встрепенулся:

— Да, — улыбнулся мужчина. — Я дурак, — усмехнулся он и наклонился к девичьим губам.

Сначала поцеловал только нижнюю — аккуратно, пробуя и ожидая отклика. Но Иттая замерла, перепуганная будоражащим ощущением волнительного восторга, который, казалось, вот-вот разорвет изнутри. Гистасп, наблюдая перемену, чуть отстранился и прищурился:

— Тебя не целовали прежде?

Иттая покраснела, смущаясь, отвела глаза. Слишком двусмысленный ответ, оценил Гистасп и предпочел не уточнять. Да и вообще — не время болтать.

Мужчина запустил обе ладони в каштановую копну, притягивая Иттаю ближе и одновременно наступая, заставляя пятиться к кровати.

Гистасп будоражил. Твердыми губами — тело, редкими словами — душу. Он легко касался прикрытых тканью плеч, гладил тонкие жилистые руки, обхватывал длинными пальцами изящные запястья. Гистасп заставлял её пробуждаться, отбрасывать страхи, отзываться на каждый невесомый поцелуй — в веки, в шею, в мочку уха — ловить губами и кожей каждый его выдох.