От глупости и смерти - Харлан Эллисон

от конфет, андеграундными газетами и наполнителем для кошачьих туалетов. Зеркало было темным и холодным.

– Плавится! – внезапно закричал Джона, закрывая глаза.

– Вот дерьмо! – сказала блондинка. Она наконец сдалась, бросила его и направилась к Руди.

– Что с ним такое? – спросил Руди.

– Опять слетел с катушек. Сколько же с ним бывает мороки!

– Да, но что с ним случилось?

Она пожала плечами.

– Он видит, как его лицо плавится. По крайней мере, говорит так.

– Он сидит на марихуане?

Блондинка внезапно бросила на него недоверчивый взгляд.

– Мари… Эй, ты кто такой?

– Друг Крис.

Блондинка еще мгновение разглядывала его, но затем опустила плечи и расслабилась, судя по всему, приняв его за своего.

– Я уж подумала, мало ли кто сюда зашел. Вдруг полиция. Понимаешь?

За спиной у нее висел постер с картой Средиземья. В том месте, где на него каждое утро падали лучи солнца, выгорела длинная полоска. Руди смущенно огляделся. Он не знал, что ему делать.

– Я собирался жениться на Крис Восемь месяцев назад, – сказал он.

– Хочешь трахнуться? – спросила блондинка. – Когда у Джоны приход, он отрубается. А я все утро и весь день пила кока-колу и сейчас так возбуждена.

Еще одна пластинка упала на диск, Стиви Уандер задул в свою губную гармошку и запел «I Was Born to Love Her».

– Мы с Крис были помолвлены, – с грустью сказал Руди. – Собирались пожениться после того, как я пройду курс молодого бойца. Но она решила перебраться сюда, к Джоне, и я не хотел давить на нее. Поэтому подождал восемь месяцев, но теперь демобилизовался.

– Так ты хочешь или нет?

Все случилось под обеденным столом. Она положила под спину атласную подушечку, на которой было написано: «Сувенир с Ниагарского водопада. Нью-Йорк».

Когда Руди вернулся в гостиную, Джона сидел на диване и читал «Игру в бисер» Гессе.

– Джона? – спросил Руди.

Джона поднял глаза. Руди он узнал не сразу, а потом все-таки похлопал по дивану рядом с собой. Руди подошел к нему и сел.

– Привет, Руди, как дела?

– Я был в армии.

– Ого!

– Да. И это было ужасно.

– Ну ты с этим завязал? Окончательно?

Руди кивнул.

– Угу. По состоянию здоровья.

– Вот и славно.

Какое-то время они сидели молча, потом Джона кивнул и пробормотал себе под нос:

– Ты не очень устал.

– Джона, послушай, – сказал Руди, – что там произошло с Крис? Ты же знаешь, что восемь месяцев назад мы собирались пожениться.

– Она где-то здесь, – ответил Джона.

Из кухни через дверь гостиной, где под столом спала блондинка, раздался какой-то дикий звук, словно кто-то рвал мясо. Продолжалось это достаточно долго, но Руди просто смотрел в окно – большое эркерное окно. На тротуаре, у тропинки, ведущей к дому, стоял мужчина в темно-сером костюме и разговаривал с двумя полицейскими. Он показывал на большой старый дом.

– Джона, Крис может уйти прямо сейчас?

Джона похоже рассердился.

– Эй, слышь, приятель, ее тут никто не держит. Она кайфует вместе со всеми, и ей это нравится. Иди, сам ее спроси. Отстань от меня.

Двое полицейских подошли к двери дома.

Раздался звонок, Руди встал и открыл.

Увидев их форму, он улыбнулся.

– Чем могу помочь вам? – поинтересовался Руди.

– Вы здесь живете? – спросил первый коп.

– Да, – ответил Руди. – Меня зовут Рудольф Боикл. Чем могу помочь?

– Мы хотели бы войти в дом и поговорить с вами.

– У вас есть ордер на обыск?

– Мы не собираемся проводить обыск, только поговорить с вами. Вы служите в армии?

– Только что демобилизовался. Вернулся домой к семье.

– Мы можем войти?

– Нет, сэр.

У второго копа был встревоженный вид.

– Это то самое место, которое называют «Холмом»?

– Кто называет? – в недоумении спросил Руди.

– Ну, соседи сказали, что это «Холм» и там устраивают дикие вечеринки.

– Вы слышали шум от этих вечеринок?

Полицейские переглянулись, а Руди добавил:

– Здесь всегда очень тихо. Моя мать умирает от рака желудка.

Они позволили Руди переехать к ним, потому что он умел разговаривать с людьми, появлявшимися время от времени у дверей. За исключением Руди, который ходил за продуктами и каждую неделю ездил отмечаться в списке безработных, никто больше не покидал Холм. Обычно здесь бывало очень тихо.

Но иногда слышалось рычание на лестнице, ведущей в бывшую комнату для прислуги, и плеск в подвале, как будто что-то мокрое шлепало по кирпичам.

Это была маленькая замкнутая вселенная, граничившая на севере с кислотой и мескалином, на юге – с травой и пейотом, на востоке – со спидом и кокаином, на западе – со снотворными таблетками и амфетамином. На Холме жило одиннадцать человек. Одиннадцать и Руди.

Он бродил по коридорам, иногда встречал Крис, которая с ним не разговаривала, за исключением одного случая, когда она его спросила, неужели его ничего не заводит, кроме любви. Он не знал, что ей ответить, и только произнес: «Пожалуйста», после чего она назвала его «цивилом» и поднялась по лестнице на чердак, где было одно маленькое оконце.

Руди слышал писк на чердаке. Как будто пищала мышь, которую разрывали на части. В доме были кошки. Он сам не знал, зачем здесь находился, возможно, только из-за того, что не мог понять, почему она так хотела остаться здесь. В голове постоянно гудело, иногда ему казалось, что, если он сможет правильно все объяснить Крис, она согласится с ним уйти. Его начал раздражать солнечный свет. От него болели глаза.

Здесь мало разговаривали. Старались все время оставаться под кайфом, все вместе, чтобы восторженное состояние не покидало их. В этом отношении они заботились друг о друге.

А Руди стал их единственной связью с внешним миром. Он написал несколько писем: родителям, друзьям, в банк, еще кому-то, и стали приходить деньги. Немного, но этого было достаточно, чтобы купить еду и заплатить за аренду. Однако он настоял, чтобы Крис проявила к нему благосклонность.

Они все заставили ее, и она спала с ним в маленькой комнатке на втором этаже, где Руди хранил свои газеты и армейский мешок. Когда не было поручений для Холма, он почти весь день лежал на кровати, читал маленькие заметки об авариях на железной дороге и сексуальных преступлениях в сельской местности. А Крис приходила к нему, и они занимались вроде как любовью.

Однажды ночью она убедила его «заняться этим, хорошенько накачавшись ЛСД», и он проглотил полторы тысячи микрограммов кислоты, смешанной с метедрином в двух больших желатиновых капсулах. Она растянулась перед ним словно конфета-тянучка длиной в шесть миль. А он превратился в медный электрический провод, и пронзил ее плоть. Она извивалась от