Победитель, или В плену любви - Элизабет Чедвик (Англия)

Руки Манди прижались к губам, и она посмотрела на Эдмунда в ужасе.

— О нет, пощади, Господи!

— О да, вмешался или был Бог сам, или ангелы Бога. Александр отвез его в монастырь в Пон л’Арк и оставил на попечении монахов. Харви жив, как я слышал, но без ноги; они вынуждены были отрезать ее из-за начавшейся гангрены.

Манди покачала головой, полностью разбитая. Невозможно представить Харви так искалеченным, когда он был настолько полон откровенной, мужской энергией.

— Бедный Харви, — бормотала она. — Бедный, бедный Харви.

— Из того, что я слышал, ясно, что он вполне выздоровел и поговаривает о принятии монашеского сана.

— Харви — монах? — спросила Манди недоверчиво.

Эдмунд медленно кивнул.

— Я подумал то же самое, что и ты, но сведения получены от Осгара Гросса, который слышал это от Александра.

Манди отпила немного горячего вина. Она не хотела встретить Харви среди шумных вояк, но никак не связывала это с увечьем.

— А как Александр? — спросила она, глядя на кубок, но ее голос дрогнул, когда она произнесла это имя.

Единственный глаз Эдмунда проникал не хуже, чем два.

— Он живет странной жизнью, один. Удо ле Буше набросился затем и на него и выиграл, и ваш юноша остался только с ущемленной гордостью и нехваткой средств. Я слышал, что он восстановил свое богатство на ристалищах Англии, и что теперь он — рыцарь на службе у самого Уильяма Маршалла. Опять же, я слышал это от Осгара. Он видел Александра в турнире более года назад, хотя Александр не сражался, но справлялся относительно твоего местонахождения. Очевидно, он старался найти вас… И пока след холоден.

— Я не хотела, чтобы он нашел меня, — сказала Манди хрипло. — Я столько наговорила ему, когда… когда наши пути разошлись.

Эдмунд кивнул. Его пристальный взгляд обратился к ребенку, который был полностью поглощен раскладыванием изюма в глыбе теста.

— Так Александр не знает, что он отец?

Манди вдохнула через зубы.

— А это и в самом деле так очевидно?

— Детка, я только наполовину слепой, и это означает, что я вижу больше, чем большинство людей. Даже если бы я не видел этого паренька, то подозревал бы нечто такое.

— Я бросила турнирную жизнь, чтобы устроить другую для себя самой и Флориана в Лаву. Мы устроены здесь. Я — швея и компаньонка леди Элайн, с крышей над головой, и не волнуюсь относительно хлеба насущного. Я никогда не смогу возвратиться к этому. — Она махнула в сторону шумного мира турнирного лагеря, бросив взгляд через откинутые холщовые занавески. — Я не хотела стать растоптанной женой наемника.

— В этом я не обвиняю тебя, — сказал Эдмунд. — Ты испытала свою долю страданий, когда следовала за турнирами. Но, тем не менее, это — позор, что твой сын не будет знать своего отца. Он был юноша с хорошим сердцем и, после того, что случилось между вами, как я слышу, он также отошел от этого образа жизни.

— Это все в прошлом, — сказала она упрямо. — Люди знают меня как прилежную, уважаемую вдову.

— Которая сидит в компании одноглазого пройдохи, посреди турнирного поля, — парировал Эдмунд, вгоняя ее в краску. — Я могу понять твою потребность выставить щит против мира, но постарайся, чтобы он не отделил тебя от жизни. И на этом закончу свои наставления. — Он сказал напоследок: — Не проголодалась?

Манди помотала головой.

— Вы ожидаете, что кусок полезет в горло после всего, что вы сказали? Мне надо идти, я была здесь слишком долго. Ну, мое сердечко, пойдем. — И она взяла Флориана на руки.

— Хорошо, тогда — Бог с вами, малышка, — сказал Эдмунд серьезно и поднялся, чтобы проводить ее.

— И с вами. — На пороге она задержалась, маленькая складка пролегла между ее бровями. — Вы не скажете никому…

Он положил крестное знамение на груди.

— Клянусь, — сказал он торжественно. — И кто знает, возможно, ты выбрала правильную дорогу.

Импульсивно она поцеловала его щеку и почувствовала под губами грубый шрам, который дошел до края волос и лишил его глаза.

— Я не забуду, — сказала она.

Эдмунд кивнул.

— Да, храни веру. — Он смешно подергал усами, забавляя Флориана. — Он — прекрасный ребенок; может, он станет прекрасным человеком.

После энергичных любовных ласк Элайн лежала около мужа. Стройное белое бедро красовалось между его бедрами, и ее пальцы мягко перебирали волосы на его груди. Он был ее, и только ее. Никакая другая женщина не собиралась запускать свои когти в него, и, конечно, он не собирался погружать любую часть его тела в другую женщину.

Ее опасение, возникшее при виде Амона и Манди вместе в зале на рассвете, рассеяли ласки раскаленной добела страсти, но зрелище, однако, оставило у нее метку. Амон питал склонность к новым приключениям, и Манди явно влекло к нему, свидетельством чему был ее румянец.

— Я боюсь, что мы пропустили мессу, — она сказала лениво.

— Сомневаюсь, что вы боитесь чего-нибудь вообще, — парировал Амон, игриво потрепав ее по волосам.

Элайн ощущала соленый пот на его теле кончиком своего языка и знала, что он был не прав. Больше всего она боялась потерять его, но не собиралась говорить об этом. Амон мягко простонал от удовольствия после ее прикосновений, но в то же самое время начал выбираться из-под нее.

— Мы можем пропустить мессу, но остальная часть дня ждет, — сказал он.

— Вы не так сильно желали оставлять меня мгновение назад, — сказала Элайн и села, откинув свои волосы откровенно сексуальным жестом. Она знала, что даже мужчине, недавно удовлетворенному, она желанна.

Амон хихикнул.

— И я не буду так сильно желать снова, если вы не прекратите соблазнять меня и дадите одеться во что-нибудь.

Поддразнивание всегда придавало пряный оттенок их изменчивым отношениям. Элайн фыркнула.

— Вы хотите, чтобы я была просто постельной принадлежностью и племенной кобылой, которая отдается всем! — обвинила она.

— О нет, это неправда! — воскликнул он, будто и вправду уязвленный. — Как же насчет всех ваших прекрасных владений и их богатых доходов?!

Элайн встала на колени на кровати, схватила подушку и швырнула в него.

Их игра была прервана стуком в дверь.

Муж и жена посмотрели на друг друга в удивлении, поскольку никто из слуг обычно не смел вторгаться во время этих моментов близости.

Нахмурившись, Амон надел набедренную повязку, и пока Элайн набрасывала на себя женскую сорочку, он пересек комнату, подошел к двери, открыл и обнаружил служанку жены, Эду, а за ней — своего оруженосца, Пепина.

— Что настолько важное стряслось, что нельзя подождать? — спросил Амон раздраженно. — Что, кто-то умер?