Между «привет» и «прощай» - Эмма Скотт

–Мама!– взвизгнула Алани и поспешно заковыляла ко мне. Светлые, тонкие кудряшки развевались вокруг головы, словно нимб.

–Господи, у меня сердце разорвется,– пробормотала я, когда малышка подошла ко мне. Я подхватила ее на руки и покрыла поцелуями пухлые щечки.

–Привет, милая. Ты хорошо себя вела? Боже, как я по тебе скучала!

К нам подошел Калео. Теперь, когда ему почти исполнилось одиннадцать, он очень вытянулся.

–Она хотела съесть божью коровку, но я ее остановил,– сообщил он.

–Мой герой! Конечно же, божья коровка тоже тебе очень благодарна.– Я устроила Алани у себя на бедре и притянула к себе Калео, поцеловала в лоб, а после взъерошила волосы.– Я по тебе скучала. Почему ты так быстро растешь? А ну-ка прекрати!

–Я тоже по тебе скучал,– признался он и обнял меня, а потом коротко, неловко погладил мой живот.– Он стал больше!

«То ли еще будет…»

–Точно? Да нет, я просто плотно пообедала.

Он засмеялся, и в голове мелькнула мысль, которая в последнее время посещала меня все чаще.

«У нас все будет хорошо».

* * *

Солнце медленно опускалось за горизонт. Эшер жарил гамбургеры, Паула приготовила пасту, я же внесла свой вклад, поставив на стол кетчуп и горчицу. Мы сели ужинать, много говорили и непринужденно смеялись. Орешек заснула у меня на коленях, касаясь мягкими кудряшками подбородка.

Чуть позже Моми с медсестрой отправились домой, Паула помогла Калео подготовиться ко сну. Я уложила Алани, и мы с Эшером наконец остались в спальне одни.

Я переоделась в короткую атласную ночную рубашку, которая почти ничего не скрывала, чем тут же привлекла внимание Эшера. Впрочем, именно поэтому я ее и надела. Он подошел ко мне сзади, поцеловал в шею и растер напряженные мышцы.

–Да, пожалуйста.– Я подалась навстречу его прикосновению.– Мне это отчаянно необходимо.

Он скользнул рукой по груди.

–А вот это? Ты упоминала, что они болят…

Рассмеявшись, я закатила глаза.

–Вообще-то да, чертовски болят.

–Уже?– спросил он, снова прижимаясь губами к шее.– Еще только двенадцать недель. Кажется, с Алани неприятные ощущения пришли несколько позже.

–Неприятные ощущения. Вот как это называется? Ты слишком милый.

Он опустил руку ниже, к моему животу.

–Скоро мы узнаем, кто там – мальчик или девочка.

–Только через шесть или восемь недель. Но в Сиэтле мне сделали УЗИ.

Эшер замер, затем отстранился и развернул меня к себе.

–Почему? Все в порядке?

–Все отлично,– успокоила я.– Просто мне показалось, что эта беременность протекает в каком-то ускоренном темпе. Сейчас у меня бывает лишь три состояния – усталость, тошнота или возбуждение. Никакой золотой середины.

–Одно из трех совсем неплохое,– поддразнил Эшер, хотя в его глазах еще светилось беспокойство.

–Итак,– продолжила я и подошла к дорожной сумке, которая все еще стояла в ногах кровати.– Я просто хотела убедиться, что все это обычные происки гормонов. Поверь, так и есть, но…

Я достала эхограмму и прикрыла пальцем половину черно-белого зернистого изображения моей матки.

–Это наш ребенок,– пояснила я Эшеру; на его лице отразилась чистая радость, смешанная с любовью. Потом я передвинула палец.– А это наш второй ребенок.

Широко распахнув глаза, он взглянул на меня, на эхограмму, после снова на меня.

–Близнецы?– недоверчиво спросил он.

–Точно, пожарный. В тебе чертовски много мужской силы. Прежде я шутила, что тебе стоит лишь взглянуть на меня искоса, как я тут же забеременею. Что ж, похоже, я не ошиблась.

Эшер ухмыльнулся, потом хмыкнул, а после рассмеялся. Он хохотал, не замечая ничего вокруг, держась за бока, по лицу его текли слезы радости.

–И вовсе не смешно!– Я слегка толкнула его в грудь и тоже рассмеялась.– Знаешь, какой большой я стану? Не говоря уж о том, что мы одним махом удвоили количество детей. Чтобы оплатить им всем колледж, придется продать квартиру в Сиэтле.

Эшер рассмеялся еще громче. Конечно, я преувеличивала. К тому же, у него все еще оставались сбережения.

Немного успокоившись, он сел на край кровати и притянул меня к себе на колени.

–Не могу поверить!– воскликнул он, с новым любопытством поглаживая живот рукой.– Близнецы.

–Поверь, милый.

Я коснулась ладонями его щек. Я боготворила этого мужчину, порой даже не находя слов, чтобы выразить любовь к нему и благодарность за подаренную мне жизнь.

–Я слышу, а ты?– тихо проговорил он.– Морган смеется до упаду.

–Я тоже слышу,– согласилась я.– А Налани толкает его локтем и утирает с глаз слезы, потому что рада за нас.

–Оба рады.– Он взглянул на меня.– Я очень счастлив.

–Я тоже,– прошептала я, поглаживая его по щеке.– Я тоже.

Конец

Когда я взялась за написание этой книги, то примерно представляла основные повороты сюжета. Однако лишь после того злополучного телефонного звонка Эшеру ощутила влияние того, о чем писала. Я чуть не удалила часть текста, чтобы переделать все заново, поскольку подобное казалось почти несправедливым, даже в отношении вымышленных персонажей.

Но я пишу о травмах и, в частности, о людях, перенесших горе и, в конце концов, научившихся жить полной жизнью, сумевших исцелиться после пережитого. Потому что, потеряв дочь в 2018 году, я сполна испытала все это на себе. Этот процесс для меня чрезвычайно интересен и жизненно важен, с каждой книгой я словно бы пытаюсь раскрыть его тайну.

Порой травма – вовсе не отголосок трудного детства или какого-то события в прошлом; иногда она поражает здесь и сейчас, неожиданно, словно гром среди ясного неба. Судьба словно дает пощечину, которая заставляет пошатнуться и порождает чувство, что больше не получится твердо встать на ноги.

Не люблю лгать или что-то приукрашивать, поэтому я оставила сюжет таким, как есть,– ведь в этой истории речь идет именно об этом. Не о звонке телефона, а о жизни после него. О выживании, процветании и понимании, что, даже лишившись кого-то, мы не теряем способности любить. Одна свеча может зажечь еще тысячу, и мы снова найдем выход из тьмы.

Вот о чем эта книга.

Через три года после смерти моей дочери Иззи горе стало другим. Не резким, колющим, заметным; оно просто осело, как зловещее облако, которое, казалось, не рассеется никогда. Я долгое время пыталась понять, буду ли снова писать романтические истории – и что-либо писать вообще. И, честно говоря, часто размышляла о том, стоит ли продолжать весь этот эксперимент под названием «жизнь». Благодаря терапии, в ходе которой я смогла взглянуть в глаза самой мучительной боли и чувству вины, тучи рассеялись. Я часто представляю себе картину, о которой написала в этой книге,– золотистый свет, пробивающийся сквозь серые грозовые облака, красоту которого можно оценить лишь после бури.