Между «привет» и «прощай» - Эмма Скотт

–Дядя Эшер не знает, что со мной делать. Я слышал, как он сказал об этом мисс Барнс. Он не может справиться со всем, ему слишком тяжело.

–Он имел в виду – без твоих мамы и папы,– мягко произнесла я.– Это трудно, Калео. Очень трудно.

–Да,– кивнул он. Его глаза наполнились слезами, блестевшими в полумраке.– Не хочу, чтобы ему было тяжело. Что, если он слишком устанет и больше не захочет обо мне заботиться?

–О, милый.– Я обняла его рукой.– Эшер никогда от тебя не откажется. Никогда.

–Он не спит, ему приходится много работать.

«Мой пожарный…»

–Ему тоже тяжело,– пояснила я.– Твой папа был братом Эшера, и он его очень любил. Но тебя он любит так же сильно. Разве ты не чувствуешь?

Калео задумался на миг, потом кивнул.

–Да, чувствую. Похоже на маму и папу…– Он спрятал лицо в ладонях, маленькое тельце сотряслось от рыданий.

Я прижала малыша к себе. Слезы смешивались с дождевой водой. Я не представляла, что сказать. Никогда еще я не оказывалась в столь болезненной ситуации, когда любое неверное слово могло все ухудшить в миллион раз.

На мгновение я закрыла глаза и выбросила из головы все мысли. Глубоко вздохнув, я отгородилась от бури и скрипящего дома и просто сказала, что чувствовала.

–Слишком много изменений, верно?– спросила я, прижимая к себе Калео в грязи под крыльцом. Он кивнул.– Перемены всегда даются нелегко, они пугают. Но ты храбрый, Калео. Один из самых храбрых мальчиков, что я когда-либо встречала.

–Я не чувствую себя храбрым. Мне страшно.

–Так и бывает. Ты боишься, но все равно делаешь самое трудное. Это и значит быть храбрым. Я кое-что тебе скажу, а потом нам лучше убраться отсюда. Ладно?

–Ладно.

–Ты нужен дяде Эшеру так же сильно, как он нужен тебе.

Он поднял залитое слезами, испачканное грязью лицо.

–Правда?

–Чистая правда,– кивнула я.– Он так сильно устает, потому что тревожится обо всех, кроме себя. Но, может, если вы станете заботиться друг о друге, все снова будет хорошо.

–Ты тоже позаботишься о нем?

–Не знаю.– Я сглотнула.– Есть ведь Хлоя… Мисс Барнс о нем заботится.

–Больше нет,– возразил Калео.– Сегодня вечером дядя Эшер сказал, что ей придется уйти. Что ее приезд был ошибкой.

–О-о.– Сквозь щели в досках крыльца я посмотрела вперед.

Дождь наконец-то прекратился, послышались чьи-то шаги. По нам скользнул луч фонарика.

–Калео? Фейт?– позвал Эшер, голос дрожал от страха и усталости.

–Мы здесь!– отозвалась я и взглянула на Калео.– Теперь пойдем домой?

Он на мгновение задумался, потом кивнул.

–Наверное.

–Малыш, ты мой герой!

–Я? Я думал, только пожарные, как дядя Эш, бывают героями.

К глазам снова подступили слезы, но я их сдержала.

–Они герои. Но храбрые маленькие мальчики тоже могут быть героями. Точно-точно.

«Храбрые маленькие мальчики, которые потеряли все, но продолжают двигаться вперед».

Калео улыбнулся и вытер нос.

–Мне это нравится.

Он выбрался из-под крыльца, я последовала за ним. Промокший, изможденный Эшер ждал нас. На лице его отразилось облегчение, глаза наполнились слезами. Он опустился на колени, склонил голову, фонарик выпал у него из рук и упал в грязь. Калео бросился к нему и обхватил маленькими ручками за шею. Эшер обнял мальчика, и оба разрыдались, позволив, наконец-то, разразиться внутренней буре.

Я с улыбкой отступила назад, хотя в глазах стояли слезы. Я смотрела на милого малыша и своего пожарного, охваченных горем и любовью одновременно.

В конечном счете они ведь были очень похожи.

Я привезла домой Эшера с Калео и осталась ждать на кухне, пока пожарный о чем-то тихо говорил с Хлоей. Дождь прекратился, она жила недалеко, и он посчитал, что вполне безопасно ее отпустить. В любом случае, она вряд ли бы осталась. Я прочитала это во взгляде, которым она окинула нас, когда мы вошли в дом.

Я жалела ее. Вряд ли существовала большая пытка, чем любить Эшера Маккея и знать, что он тебя не любит.

Эшер отвел Калео наверх – помыть и уложить в постель. Я же, ползая под крыльцом, вымазалась с ног до головы, поэтому забралась в душ на первом этаже, чтобы смыть с себя холодный дождь и застывшую грязь.

Потом я завернулась в полотенце и прошла в гостиную. Эшер, в майке и пижамных штанах, уже ждал меня. Он явно тоже только что помылся, волосы были еще влажными после душа. Увидев меня почти обнаженной, Эшер широко распахнул глаза. Я устроилась на подлокотнике дивана и уперлась ладонями в обивку, словно собираясь с духом. Ради него.

–Фейт…

Я покачала головой.

–Позже,– хрипло проговорила я. Меня затопили сотни эмоций, но одна казалась сильнее всех прочих – чистая, искренняя любовь к нему.

Эшер понял, что я хотела сказать, глаза его потемнели.

–Я не прикасался к ней,– тихо проговорил он.

–Знаю,– согласилась я и немного откинулась назад, раздвинув ноги.– Иди сюда и прикоснись ко мне.

Я знала, что ему сейчас нужно – вовсе не разговор о пережитой боли и причинах прежних поступков. Для этого позже будет достаточно времени. Однако в данный момент ему необходимо снять напряжение. Эшер бросился под дождь за Калео, и теперь я хотела подарить ему другую разрядку, показать, что больше не придется справляться в одиночку. Уже нет.

Эшер сделал шаг ко мне, потом еще один и оказался прямо передо мной. Сердце колотилось как безумное, но в то же время я ощущала спокойствие и безмятежность.

Он потянулся ко мне и осторожно взял мое лицо в ладони. Однако сейчас для этого не было времени.

Я сдвинула его руки вниз, к плечам, туда, где начиналось полотенце. Он тяжело сглотнул. После, втянув воздух, Эшер взялся за края махрового полотенца. Он развел их в стороны, обнажая мое тело.

Не сводя с меня горящего взгляда, миг спустя Эшер припал губами к моим губам, целуя жадно, нетерпеливо. У меня перехватило дыхание. Но я не противилась; ясама этого хотела, желала взять все, что он сможет дать. Я вцепилась ему в бедра и притянула к себе. Фланелевая ткань штанов коснулась обнаженной кожи, я ощутила, насколько он возбужден. Застонав, он с еще большей страстью впился в мои губы, проникая языком в рот, чуть покусывая, и я ответила тем же. Желание и потребность, много недель зреющие внутри, теперь вырвались наружу, доводя нас до исступления. Мы поглощали друг друга без остатка.