О приятных и праведных - Айрис Мердок

— Мэри!

— Да, Вилли.

— Подите сюда.

Она вернулась назад с неясным, тягостным чувством и, стоя над Вилли, запустила пальцы в шелковистые седые волосы у него надо лбом.

— Мэри, я не могу на вас жениться, я вообще ни на ком и никогда не могу жениться.

У Мэри на миг отвердели пальцы. Она выпростала их из гущи мягких волос и провела кончиками по его лбу, отирая с него легкую испарину.

— Это ничего, Вилли.

— Простите меня, дорогая.

— Все нормально. Сожалею, что приставала к вам.

— Вы ко мне не приставали. Вы мне сделали массу хорошего. Вдвое прибавили мне вкуса к жизни.

— Очень рада…

— Я столько ем теперь! Растолстею, того и гляди, на зависть Октавиану.

— Я рада. И все же лучше бы Кейт не распространялась о нас с вами налево и направо.

— Это рассосется. Все у нас будет по-прежнему.

— То-то Тео обрадуется! Он боялся, что вы для него потеряны.

— Тео — болван.

— Все будет по-прежнему.

Мэри поглаживала его лоб, глядя поверх его головы на книжные полки. Ей не хотелось, чтобы все было по-прежнему. Ей хотелось решительных перемен в своей жизни. Она пыталась кое-как совладать с глухой огромной горечью, что по-медвежьи поднялась перед нею на дыбы.

— Мэри, я вас люблю. Не огорчайтесь из-за меня.

— Я не могу не огорчаться…

— Выше нос! Мне нечего вам дать, кроме любви, деточка, это — единственное, деточка, чего у меня в избытке.

— Не надо, Вилли. Зачем только я нарушила то, что было! Вела себя, как последняя балда.

— Чудесная балда, — и ничего вы не нарушили.

— Всему виной это нескончаемое лето. Поскорей бы уж оно кончилось! Извините, что я несу такую чушь…

— Вам нужно устроить себе каникулы.

— Да, мне нужны каникулы.

— Я и сам, вероятно, подамся куда-нибудь — возможно, съезжу в Лондон.

— Ну и правильно.

Что же сейчас произошло, думала Мэри. Она отошла, отступила от него с невольным страхом, словно при этом грозила отломиться какая-то часть ее тела — легко и мягко, как во сне. Она знала, что никогда уже к ней не вернется радость, которую она черпала в нем, — радость неясного предвкушения и стремления к цели. Некая, пусть зыбкая, но драгоценная возможность, которой лучше бы так и оставаться нетронутой, отнялась у них навсегда.

— Што с фами?

— Мне жаль, Вилли, ужасно жаль.

Теперь к ней подступили слезы, готовые пролиться безудержным дождем. Пряча их, она подошла к окну и, смаргивая слезинки с ресниц, опять взяла бинокль. Уставилась невидящими глазами в кружок яркого света. И тотчас же крепче сжала в руках бинокль.

— Вилли, там явно что-то стряслось…

— Пола!

— А, это вы, Джон…

— Можно мне с вами прогуляться?

— Да, конечно.

— А где двойняшки?

— Купаются вместе с Барби. Вон они, видите?

Три головы бултыхались в дали спокойного моря, подернутого золотистой дымкой в лучах послеполуденного солнца. Двое местных, в сопровождении спаниеля, шумно и неуклюже ковыляли по гальке. Монтроз, свернувшись на волноломе в неподвижный пушистый шар, сузив в щелки глаза, следил за спаниелем нехорошим взглядом. В отдалении, у уреза воды, стояли Пирс и Минго.

— Посидим немного?

Они опустились на горячие камни; Пола натянула ниже колен подол своего желтого платья. Дьюкейн инстинктивно зарылся рукой в галечную россыпь, добираясь до влажной прохлады внизу.

— Вы позволите?

Он скинул пиджак.

— Странно, что никогда эти камни не бывают правильной сферической формы. — Пола произнесла это четким, внятным тоном, каким обычно высказывались ее дети. Она оглядела крапчатый сизый камушек и швырнула его в воду.

Сейчас он плывет по Красному морю, думала она, держит курс на север. Исполинский, вытянутый в длину Эрик, противоестественно большеголовый и большелицый, медленно двигался под парами по ровной глади моря… Я должна быть податливой и бескостной, думала Пола. Не иметь ни собственной воли, ни устремлений — просто перенести его, как переносят болезнь.

Встречусь с ним в Лондоне, думала она. Но ведь он, может быть, захочет с нею спать? Как все это будет? Тогда, вероятно, лучше увидеться с ним здесь? Но мысль о том, чтобы подпустить его близко к двойняшкам, казалась невыносимой. Прежде всего нельзя терять голову, думала она, нужно действовать трезво и разумно.

— Пола…

— Простите. Вы что-то сказали?

— Что случилось, Пола? Только не говорите, что ничего. Я же вижу — вы сама не своя.

— Ничего не случилось.

— Бросьте, Пола. Это все замечают. Скажите мне, в чем дело. А вдруг я смогу помочь?

Так, значит, все это замечают…

— Не сможете, Джон. Тут я одна, как перст.

— Пола. Все равно вы мне скажете!

Сказать, спросила себя Пола почти равнодушно? Она подобрала еще один почти, но не совсем сферической формы камушек, оглядела его и бросила вслед за первым.

— Пола, милая, прошу вас…

— Вот если б можно было все изложить холодно, беспристрастно… — сказала она вслух, обращаясь к самой себе.

— Да-да, попробуйте! У вас получится. С чем это связано? Для начала хотя бы намекните, с чем связано.

— Связано с одним человеком по имени Эрик Сирз.

— И кто это?

— Мой бывший любовник.

— А вот что…

— Вы, очевидно, как и все, полагаете, что это я развелась с Ричардом. На самом деле было не так. Это Ричард со мной развелся, потому что у меня был роман с Эриком.

— Вы любили Эрика?

— Выходит, что любила.

— И теперь тоже любите?

— Думаю, нет.

— Вы с ним видитесь?

— Это мне предстоит. Он с этой целью сейчас возвращается из Австралии — чтобы увидеться со мной, предъявить на меня права.

— Вы не обязаны никому предоставлять на себя права, если не хотите.

— Здесь все обстоит сложнее.

— Вас связывают с ним некие обязательства?

— Да.

— Ребенок?

— Нет-нет. Это ужас что такое. Невозможно рассказывать…

— И тем не менее вы расскажете.

— Главное, как все получилось с Ричардом.