Мятежный век. От Якова I до Славной революции - Питер Акройд

Сражение при Нейзби стало сокрушительным поражением короля. Его пехота была уничтожена, 5000 его солдат и 500 офицеров попали в плен, оружие и артиллерия оказались захвачены. С женщинами из лагеря роялистов победители обошлись с редкой жестокостью: ирландкам «проломили головы», англичанок изуродовали, изрезав кинжалами лица. После битвы Оливер Кромвель объявил, что «это не что иное, как рука Господа, и только Ему одному принадлежит слава победы». Кларендон сделал вывод, что при Нейзби «король и королевство были утрачены».

Для короля к ужасу добавилось унижение. Среди захваченных в сражении фургонов находился и тот, в котором хранилась вся его личная переписка. Когда шкатулку короля открыли, вскрылись его интриги с ирландскими католиками в попытках получить от них подкрепление солдатами, всплыли планы использовать французских и шведских наемников ради своего дела. Теперь можно было утверждать, что Армия нового образца на самом деле государственная армия, готовая защищать Англию, и при Нейзби она решительно доказала свою пригодность для этой цели. Армия нового образца также продемонстрировала, какую силу на тот момент приобрели индепенденты. Кромвель был человеком, избранным для будущей славы, и, согласно Балстроуду Уайтлоку, «он начал становиться великим, вызывая зависть многих других людей». Многие поверили, что Бог именно с ним.

Большинство сторонников и советников короля считали, что роялистское дело безнадежно и ему следует уступить необходимости договариваться с парламентом. Сам Карл время от времени боялся худшего и в тайном письме сыну написал: «Если меня когда-либо возьмут в плен мятежники, приказываю тебе… никогда не принимать условий, которые унижают твою честь, опасны для твоей жизни и умаляют королевскую власть». Тем не менее он отказался держать возле себя «унылых людей». Карл предпочел занимать себя охотой и развлечениями. Он прогуливался по окрестностям между Херефордом, Оксфордом и Ньюарком, тремя из последних оставшихся в его королевстве крепостей.

Принц Руперт, чья неосмотрительность, возможно, стоила Карлу сражения при Нейзби, теперь поспешил в Бристоль. Ему требовалось защитить город от вражеской армии, которая могла обрушиться на него в любой момент. Из Бристоля он написал товарищу: «Его Величеству не осталось иного способа сохранить свою династию, королевство и дворянство, кроме переговоров». Когда Карлу показали это письмо, он пришел в ярость. В ответе он писал, что как солдат и государственный деятель «должен сказать, что для этого нет иного шанса», кроме его гибели, но как король и христианин он знал, что «Господь не позволит преуспеть мятежникам и предателям».

Но вышло по-иному. В Ленгпорте, южнее Бристоля, 10 июля 1645 года Армия нового образца, отдохнув после победы при Нейзби, нанесла решительное поражение юго-западной армии роялистов. Кавалерия короля была ликвидирована, и его последняя надежда победить в этой войне, казалось, окончательно исчезла. Кромвель ликовал. «Разве видеть это, – сказал он, – не значит узреть лик Божий?»

На фоне описания военных побед и поражений прошло незамеченным одно парламентское событие. 14 июня 1643 года парламент принял закон для «предотвращения и пресечения бесцензурной печати». Было объявлено необходимым запретить «большие злоупотребления последнего времени и частые беспорядки при печатании многочисленных лживых, подложных, возмутительных, мятежных, очерняющих и запрещенных газет, брошюр и книг к великому поношению религии и правительства». Соответственно, создали комиссию цензоров для лицензирования новых публикаций и изъятия всего, что печатается незаконно.

Один республиканец горько сожалел об этом возвращении к порочной практике прошлого; по его мнению, ей не должно было быть места в новой жизни, наступления которой он столь сильно желал. Пресвитерианские члены парламента, в большинстве своем стоящие за этой мерой, могут с таким же успехом «убить человека, как и уничтожить хорошую книгу; тот, кто убивает человека, убивает разумное существо, созданное по образу Божию, но тот, кто уничтожает хорошую книгу, убивает сам разум, убивает сам образ Божий. Многие люди своей жизнью только обременяют землю, а хорошая книга – драгоценный жизненный сок творческого разума, накопленный и сохраненный для следующих поколений». Невозможно не узнать в этих словах стиль Джона Мильтона.

Мильтон был лондонцем, вдохновляемым страстью к исследованиям и сознанием своего дарования. С юных лет он сидел над книгами при свече на Брэд-стрит, обдумывая легенды и истории, пока не получил достаточно знаний и времени, чтобы писать легенды и историю своей страны. Он родился республиканцем, питал антипатию к власти и дисциплине в любой их форме. Придет время, когда он обличит Карла I на латыни, которую услышит весь мир. Мильтон заявил, что Англия – «богоизбранная нация». Его пророчество поддержали другие священнослужители того периода, подчеркивая таким образом тысячелетние чаяния XVII века.

В 1637 году, на двадцать девятом году своей жизни, Мильтон написал в письме: «Мой талант таков, что ни отсрочка, ни отдых, ни забота, ни праздная мысль не отвлекают меня, пока я не дойду до цели и не завершу значительный период своей работы». Он читал так, как если бы это было необходимо для жизни; для него это и было жизнью. Однако волнения окружающего мира вскоре на время затмят ту яркую, особенную звезду, которой направлялось его плавание.

Мильтон отучился в Кембридже, а после остался при университете еще примерно на восемь лет, интенсивно продолжая образование частным образом. От природы обладающий превосходной внешностью и не менее превосходным умом, он отправляется в путешествие по Европе, посещая талантливых ученых и знающих поэтов. Его полная замечательных открытий поездка прервалась в 1639 году, когда ему пришлось вернуться в Лондон во время Епископской войны.

Он учился с чрезвычайным усердием, став поэтом, которого окружающий мир не смог бы не заметить при всем желании. Однако отчаяние того времени заставило его перейти от поэзии к прозе, к языку людей в споре и конфликте. В 1641 году он начал писать памфлеты против епископов, чем удовлетворил свой вкус к полемике во времена заблуждений и разногласий. В работе «Рассуждение об управлении церковью» Мильтон порицал тех прелатов, которые «насытили свои неблагодарные утробы» «порочными и раболепскими догматами»; они были вскормлены «тощими и противоречивыми лекциями… банальным курсом литературы» и наполнены «проституточной лестью… разлагающими мерзкими притираниями». Они – отбросы, блудницы, гробы отверзнутые. Язык улицы, кокни, который он слышал вокруг себя, явственно отражен в этих метафорах.

Свой трактат «Ареопагитика» Мильтон написал на Олдерсгейт-стрит, однако маленькая брошюра стала известна всему миру как самое яркое и вдохновенное выступление в защиту свободы самовыражения. Эту речь, утверждающую свободу слова и печати, Мильтон построил в стиле аттических ораторов, которые некогда выступали перед афинским народом; Ареопаг – это холм, где заседал суд последней инстанции. Мильтон ясно обращает внимание на республиканский и даже демократический характер английского парламента, называя его «высоким достойным судом». Он пишет пышно и изящно, строя предложения, подобные барочным дворцам, однако стиль его постоянно поверяется безотлагательностью и серьезностью пуританского дела.