Фаворит богов - Анна Емельянова

— Не заслужил я такой любви, милая Эварна, — пробормотал Тиберий, обняв её. — Не будучи моей женой, ты стала мне ближе, чем были обе моих жены. Поэтому я боюсь за тебя... Что будет с тобой, о, Эварна, если меня убьют?

— Но пока тебя не убили! — заметила Эварна.

— Много лет назад Фрасилл говорил мне, что я погибну насильственной смертью. Я ему верю. Рано или поздно меня убьют, — молвил Тиберий. — И я хочу просить тебя, оставь двор и возвращайся в Эфес. Там ты будешь в безопасности. Новому правителю ни к чему преследовать одну из моих многочисленных шлюх. Обещай, что ты уедешь на родину!

— Обещаю, — ответила Эварна.

Она сказала это лишь потому, что желала успокоить бдительность Тиберия. Она давно перестала серьёзно воспринимать его подозрительность. Ко всему прочему те меры предосторожности, которые принимал кесарь, исключали проникновение к нему убийц, а тирания держала людей в страхе и спасала его от заговоров.

Будущие события подтвердили то, что опасения Тиберия имели под собой основания, и когда позже его действительно убьют, Эварна, покинув Капри, вернётся в Эфес. На родине она и закончит свою жизнь.

А пока этого не случилось, Эварна оставалась с Тиберием. Он слишком ценил её общество. Ему нравилось, что Эварна своим весёлым добродушным нравом смягчала его, а беседы с ней отвлекали от мрачных мыслей.

Возвратившись с прогулки, он приказал прислать к себе Макрона. Ему предстояло оповестить главу преторианцев о принятом им важном государственном решении.

Держа в руках скользкую, шипящую змею, Тиберий рассеянно глядел в её холодные тёмные глаза. Это был аспид — весьма распространённая порода, обитающая в южных странах. Склонив колени пред высокой амфорой, в которую на ночь убирал змею, кесарь чувствовал прохладное дыхание ветра, вырывающегося со стороны террасы.

Вошёл Макрон. За годы службы тот располнел, но сохранил свою стать и осанку солдата. В чёрных волосах его уже появилась седина. Без шлема, в тяжёлом панцире, он поприветствовал кесаря и склонился в поклоне.

Тиберий поднёс змею к своему лицу и усмехнулся. У него было много животных на виллах. Макрон с опаской наблюдал за кесарем.

— Вы посылали за мной, государь.

— Да. Я посылал за тобой, — ответил Тиберий, медленно опустив змею на дно амфоры. — Нужно будет выпустить моего питомца погреться на террасу. Рабы присмотрят за ним, чтобы он не уполз в сад...

— О чём вы хотели говорить со мной? — спросил у кесаря Макрон.

Поднявшись с пола, Тиберий со стоном выпрямился в полный рост. Пройдясь по комнате, он поморщился от сильных болей в спине.

— Чем старше я становлюсь, тем чаще думаю о том, что у римского престола нет наследника, — произнёс он. — Друз погиб. Передавать власть человеку чужой крови я не желаю.

— У вас есть сын Друза — Гемелл, — заметил Макрон.

— А ты уверен, что Гемелл — действительно сын Друза? — прищурился Тиберий. — Ведь эта шлюха Ливилла изменяла моему мальчику! А сажать на престол отпрыска ненавистного Сеяна я не намерен!

— Вы не любите Гемелла?

— Нет.

— Есть ещё брат Германика, Клавдий, — напомнил Макрон осторожно.

Потрогав пальцами пластыри, заклеивающие гнойные нарывы на лице, Тиберий отвернулся к окну. Он мог бы засмеяться в ответ на слова Макрона, если бы не испытывал физических страданий.

— Клавдий?! Мне, конечно, известно, что он много читает и даже пишет книги по истории, но в детстве он сильно болел, и это отразилось на его восприятии мира. Он видит всё немного иначе, чем мы. К тому же он часто бывает настолько погружен в свои мысли, что не замечает собеседников. Клавдий рассеянный и немного сумасшедший. Его считают дураком. Но я знаю, что он не столько глуп, сколько неспособен управлять государством. Его свергнут.

— Но тогда кого же вы избрали преемником? — осведомился Макрон.

Повернувшись к нему, Тиберий вновь усмехнулся:

— Расскажи мне, Макрон, о сыне Германика, Гае.

— Не могу поведать Вам о Гае ничего достойного. Говорят, что нрав его необычайно свиреп, хоть он ещё очень молод. Он умеет притворяться, лицемерить, он завистлив и жесток. Армия его любит. В последние годы он живёт в доме своей бабки, Антонии.

— Умение притворяться — это не так плохо для правителя, — сказал Тиберий задумчиво. — Что же до жестокости Гая, то можете ли ответить мне, в чем именно она выражается?

— Кровожадность, — ответил Макрон. — Гай обожает присутствовать на казнях. К тому же он любит изощрённо наказывать своих рабов за незначительные провинности.

— Такая беспощадность пройдёт с возрастом, когда он помудреет, — молвил Тиберий. — Сколько ему сейчас лет?

— Девятнадцать. Лишь недавно он впервые надел тогу.

Кивнув, Тиберий неторопливо прошёлся вдоль стены, украшенной фреской с изображением любовных сцен.

— У матери Гая, Агриппины, был такой же агрессивный и свирепый нрав, — произнёс он. — Но Германии умел смягчить его своим ласковым отношением к ней. Тебе известно на кого похож Гай?

— Он похож на Агриппину, — хмуро отозвался Макрон. — Но золотистые кудри явно унаследовал от отца.

— Жаль, что вместе с золотистыми кудрями нельзя передать сыну золотое сердце! Если бы ты знал, как я раскаиваюсь в том, что из-за моих интриг погиб Германии. Чем больше я думаю о нём, тем больше убеждаюсь в том, что такой человек, как он, не предал бы меня. Ужасно, что я столь поздно это осознал... Да! Из Германика вышел бы отличный правитель мира. Но его нет. Есть лишь его единственный уцелевший в живых сын Гай. Что ещё ты о нём знаешь?

— У него неплохое образование. Несколько лет он жил у Ливии, она занималась его воспитанием. А потом вновь перебрался в дом к бабушке. Антония любила Калигулу, ибо, кроме него и Гемелла, у неё нет внуков. Есть лишь внучки. Вместе с Калигулой у неё росли Агриппина Младшая, Друзилла и Ливилла. Недавно Агриппина вышла замуж и переехала к мужу. Ходили сплетни, что Гай домогался её, когда она жила рядом, но безуспешно. Однако почему вы вдруг проявили к нему свой интерес?

— Видишь ли, Макрон, я совершил в жизни много зла, — вздохнул Тиберий. — Я потопил Рим в крови. Но я был жесток по двум причинам. Первая — я хотел, чтобы в государстве исполнялись законы. Вторая — меня окружают коварные враги, и я никому не верю.

К родственникам своим я был не менее беспощаден, чем к остальным подданным. Агриппа Постум, юный Нерон, его брат Друз, моя жена Юлия... — они стали жертвами моей жестокости. Я отдавал приказы о расправах над ними, действуя не только в интересах Империи, но и в своих собственных.

Но я не хотел гибели Агриппины. Я подписал указ о её освобождении, но она уже оказалась мертва. Меня это мучает. И я спустя долгие годы после её смерти решил частично искупить вину перед родителями Гая. Он мой единственный кровный родственник, способный править Империей. И он поэтому достоин лучшей участи, чем терпеть жалкое существование в бабкином доме и тискать рабынь по углам...