Мизери - Стивен Кинг

— Тогда все было по-другому, — сухо возразила она. — Мнежаль, что ты не хочешь оставаться в темноте. Мне жаль, что тебе придетсяостаться. Но виноват в этом ты сам, так что не веди себя как щенок. Мне надоуехать. Если почувствуешь, что тебе нужно обезболивающее, сделай себе укол вногу. — Она взглянула на него. — Или в задницу.

Она направилась к лестнице.

— Тогда затяни окна! — закричал Пол. — Затяни их простынями…или… замажь черной краской… или… Господи, Энни, крысы! Крысы!

Она остановилась на третьей ступеньке и посмотрела на него.Глаза ее тускло светились, как грязные серебряные монеты.

— У меня нет на это времени, Пол, — сказала она. — Ужкрысы-то тебя не станут беспокоить. Может быть, они даже признают тебя засвоего. Примут в свое общество.

Она рассмеялась и пошла вверх по лестнице, смеясь все громчеи громче. Потом послышался щелчок выключателя, свет погас, Энни продолжаласмеяться, и Пол сказал себе, что не станет кричать, не станет умолять — все этопозади. Но сырой мрак был слишком безобразен, и смех Энни звенел у него в ушах,вынести все это было свыше его сил, и он закричал, чтобы она не делала этого,не оставляла его так, но она все смеялась, а потом дверь захлопнулась, и смехстал глуше, но смех продолжался, продолжался по ту сторону двери, там, где былсвет, потом щелкнул замок, закрылась другая дверь, и смех стал еще глуше (нопродолжался), и еще раз щелкнул замок и звякнул засов, и смех стал удаляться,смех был уже на улице, и Полу казалось, что он все еще слышит, как она смеется,даже когда она отъехала на полицейском автомобиле и выбралась из него, чтобынакинуть преграждавшую проезд цепь. Пол подумал, что ее смех будет все звенеть,звенеть, звенеть.

21

Посреди погреба был очаг, неясных очертаний громадина,похожая на осьминога. Полу подумалось, что он бы слышал тиканье часов вгостиной, если бы ночь выдалась тихая; но дул сильный ветер, как это частобывало здесь в летние ночи, и только время ускользало навсегда. Когда ветерстихал, Пол слышал, как верещат сверчки около дома… А через некоторое время онуслышал и те негромкие звуки, которых так боялся: тихое шуршание крыс.

Только ведь он боится вовсе не крыс? Не крыс. Он боится тогополицейского. Его яркое, черт подери, воображение нечасто представляло емуужасные картины, но уж когда представляло — Господи, спаси и сохрани. Господи,спаси и сохрани, если его воображение разогреется. А сейчас оно не просторазогрелось, оно раскалилось и заработало во всю силу. И не важно, что все, очем он думает, не имеет смысла, в темноте это не важно. В темноте разумбеспомощен, а логика всего лишь призрак. В темноте он думает кожей. И видит,как в сарае патрульный полицейский возвращается к жизни — некоей жизни, —садится, сбрасывает с себя сено, которым прикрыла его Энни: на лице его послевстречи с лезвием газонокосилки нет никакого выражения, только кровь. Онвыбирается из сарая и ползет по дорожке к пристройке у дома, а ветер треплетклочья его формы. Он сверхъестественным образом испаряется, просачиваетсясквозь крышку, и мертвое его тело материализуется уже на полу погреба. Онползет по утоптанному земляному полу. Тихий шорох, который слышит Пол, — это некрысы, это он приближается, и в его остывающем мертвом мозгу сидит всего однамысль: Ты убил меня. Ты разинул пасть и убил меня. Ты швырнул пепельницу и убилменя. Ты — гребаный сукин сын, ты отнял у меня жизнь.

Пол почувствовал, что мертвые пальцы полицейского поползливниз по его щеке. Он громко завопил и дернулся. Ноги взорвались болью. Он вужасе ударил себя по щеке и смахнул с нее не пальцы мертвеца, а громадногопаука.

Резкое движение нарушило шаткое перемирие между болью вногах и наркотиком в крови, но благодаря ему страхи Пола несколько рассеялись.У него включилось ночное зрение, он теперь лучше видел, и это ему помогло.Видеть, собственно, здесь было нечего — очаг, остатки угольной кучи, столик итемные очертания банок на нем, инструменты… и еще справа… что это за силуэт?Тот, что возле полок? Ему знаком этот силуэт. Он знает о нем что-то, и знает,что это нехороший силуэт. Он стоит на трех ножках. У него круглый верх. Онпохож на уменьшенную копию машины смерти из «Войны миров» Уэллса.[39] Ползадумался, отключился ненадолго, очнулся, снова посмотрел направо и решил: Нуконечно. Я сразу должен, был его узнать. Это и есть машина смерти. И если наЗемле есть хоть один марсианин, то это Энни Трахнутая Уилкс. А это ее жаровнядля барбекю. Это крематории, и она заставила меня сжечь в нем «Быстрыеавтомобили».

Он поерзал, потому что почувствовал, что немеет зад. Болятноги, особенно уродливые остатки левого колена, и поясница тоже болит. Этоозначает, что нынче у него очень плохая ночь, так как последние два месяцапоясница не давала о себе знать.

Он нащупал на тумбочке шприц, взял его, потом положилобратно. Она говорила, тут легкая доза. Лучше оставить ее на потом.

Он услышал легкий шорох и быстро посмотрел в угол, ожидаяувидеть подбирающегося к нему ползком полицейского, кровавое месиво лица иединственный карий глаз. Если, бы не ты, я бы сидел сейчас дома передтелевизором, положив руку на колено жены.

Полицейского нет. Только неясная темная фигурка — возможно,плод воображения, но скорее крыса. Пол заставил себя расслабиться. Емупредстоит очень долгая ночь.

22

Он немного подремал и проснулся; корпус перекосился влево, иголова свесилась набок, как у заснувшего на улице пьяницы. Он выпрямился, иноги тут же обругали его за это. Он воспользовался судном. Мочиться былобольно, и он с тревогой подумал, что мог подхватить инфекцию. Он сейчас такбеспомощен. Беспомощен перед чем угодно. Он отставил судно в сторону и сновавзял шприц.

Она сказала — легкая доза скополамина. Может, и так. Аможет, она зарядила его чем-нибудь покрепче. Например, тем, что она ужеиспробовала на таких, как Эрни Гоньяр или Королева Болифан.

Он улыбнулся. Да разве это было бы так уж плохо? Ответомпослужил беззвучный вопль: НЕТ, ЧЕРТ ПОБЕРИ! Это было бы хорошо. Столбы уйдут.И отлив не настанет. Никогда.

С этой мыслью он нащупал пульсирующую жилу в левом бедре.Хотя ему никогда прежде не приходилось делать себе укол, он умело и даже снетерпением ввел шприц под кожу.

23

Он не умер и не заснул. Боль исчезла, и он уплыл, почтипотеряв связь с собственным телом, превратился в сгусток мысли, в воздушныйшар, покачивающийся в воздухе на длинной нитке.

Ты стал Шахразадой для самого себя, подумал он и взглянул нажаровню для барбекю. Подумал о лучах, которыми марсиане поджигали Лондон.

Внезапно ему вспомнилась песенка диско, ее исполняла группа«Трампе»: Жги, бэби, жги и мамочку сожги…