Красная лента - Роджер Эллори

«Если вы спите с дьяволом, то просыпаетесь в аду».

Кэтрин сказала мне это как-то раз. Мы сидели в баре в Манагуа. Я выпил лишнего. Так получилось из-за совести, из-за чувства вины, из-за того, с чем я не мог смириться.

Смогли бы эти ребята получить хотя бы отдаленное представление о том, что это значит?

Если бы я рассказал им все это, что бы они подумали, эти богатенькие детки с важными отцами? Видел я этих отцов, которые назначили себя важными людьми. У них глаза, которые видели слишком много, но поняли слишком мало. Если бы я им рассказал, чем занимался, что бы они подумали? Заместитель ректора так же почтительно кивал бы, слушая меня после этого? А казначей университета? Думаю, нет. Я бы стал тараканом, пустым местом. Худшим типом человеческого существа. И они бы все принялись говорить обо мне, словно о заразе — болезненной, затянувшейся и смертельно опасной, но теперь вылеченной без следа. И они бы рассказывали друг другу, как чувствовали, что что-то нечисто с этим профессором Роби, что у них было неприятное предчувствие на мой счет, что интуиция им подсказывала, что я плохой человек, и что стоит почаще прислушиваться к ее шепоту, ведь она их никогда не подводила в подобных вещах.

Мир, в котором они живут, таков именно благодаря людям вроде меня. Мы стояли на воображаемой крепостной стене и защищали этот мир от всего разрушительного, темного и злобного. Мы стояли там, когда больше никто не решался это сделать. И мы обеспечили безопасность. Все пошло прахом. Да, я знаю это, и вы тоже. Черт, мы все здесь выросли, но если бы не люди вроде меня, то все было бы намного хуже. Разве не так?

Ну, не так. Это правда, и с ней сложно смириться. Есть священное чудовище, есть соседи и родственники. Есть то, что все мы создали, но теперь изо всех сил пытаемся убедить себя, что этого не было. Но это было, есть и будет.

Смиритесь.

В четверг утром я поднялся с постели и посмотрел на себя в зеркало. Хороший костюм, однобортный пиджак, смесь шерсти и кашемира, светло-голубая рубашка без галстука, потому что я не хочу сегодня надевать галстук. Если я надену галстук, они его все равно заберут, засунут в пластиковый пакет, где он испортится.

Поэтому никакого галстука.

Просто костюм, рубашка и пара коричневых ботинок.

Я на секунду останавливаюсь в коридоре, нагибаюсь, беру в руку чемоданчик, закрываю глаза, делаю глубокий вдох, ненадолго замираю и направляюсь к двери.

На улице холодно и пахнет морозом. Я иду к перекрестку и поворачиваю на Франклин-стрит. Четыре минуты девятого. Автобус подъедет минут через пять. Я выйду на углу у здания библиотеки Карнеги и пройду пешком до Массачусетс, где попью кофе в «Донованз». Я покину «Донованз» к восьми тридцати пяти и вернусь назад мимо церкви на углу Кей-стрит. Там я посижу на лавке десять-пятнадцать минут. В восемь пятьдесят пять я пересеку улицу и поднимусь по ступенькам колледжа Маунт-Вернон. Я взмахом руки поздороваюсь с Гусом, охранником колледжа, зайду через парадный вход, поверну направо в шум и гам нового дня к своей аудитории. Когда я войду в нее, будет восемь пятьдесят девять. Занятие начинается в пять минут десятого. Я никогда не опаздываю. Я всегда прихожу вовремя. Меня так воспитали. Мои студенты тоже понимают это. Мало кому из них потребовалось больше одного раза, чтобы понять, что нельзя опаздывать на пары профессора Роби.

Я улыбаюсь этой мысли. Держа в руках чемоданчик, я покидаю квартиру и по ступенькам спускаюсь на улицу.

Я именно такой человек, каким кажусь, каким окружающие хотят меня видеть. Более того, я уже не тот, что был раньше.

Это так просто.

Я сажусь в автобус. Я проезжаю семь кварталов на юг, к углу, на котором стоит библиотека Карнеги. Там я выхожу и иду пешком по Массачусетс. Я замечаю седан на углу, в котором сидят двое мужчин. Секунду я гадаю, не Миллер ли это с напарником. Это не они, но эти люди все равно наблюдают за мной, и я ощущаю их напряжение, когда они оборачиваются через плечо, уверенные, что я их не вижу.

Я захожу в «Донованз». Я пришел не раньше и не позже. Я подхожу к стойке. Когда Одри поворачивается, улыбается и подходит, чтобы принять заказ, я уже все знаю.

Мне любопытно, что будет дальше.

Интересно, должна ли она что-нибудь сделать, чтобы подать сигнал?

— Как всегда? — спрашивает она.

Тон у нее чуть более беззаботный, чем обычно. Я внимательно наблюдаю за Одри, когда она идет к дальнему концу стойки, чтобы налить мне кофе.

Она протягивает руку к краю стойки, поднимает на меня взгляд, и в эту секунду я понимаю.

Она одаривает меня напряженной улыбкой и быстро моргает. Я гляжу на руку, которую она положила на стойку. Она направляется ко мне, широко и расслабленно улыбаясь, ведь все в порядке, все в полном порядке.

— С собой? — спрашивает она.

Я улыбаюсь и качаю головой.

— Все в порядке, Одри, — отвечаю я тихо. — Я подожду их здесь.

Миллер заснул в одежде. Проснувшись, он чувствовал тошноту и разбитость. Часы показывали почти половину пятого утра. Он принял душ, нашел чистую рубашку и к четверти шестого был готов. Он приготовил кофе, позвонил Росу и перекинулся с ним парой слов. Потом отправился на работу и прибыл во второй участок в пять сорок. На улице все еще было темно. Холодный ветер дул прямо в лицо. У Миллера болели глаза, во рту поселился медный привкус, ноги подкашивались. Хотя вокруг просыпался город, ему казалось, что он никогда не чувствовал себя более одиноко. Он задержался возле дверей участка и повернулся в сторону Пятой улицы. Он прикинул, что после завершения этого расследования он сделает паузу, возьмет отпуск, поедет куда-нибудь, где никогда не бывал, и узнает, каково это — быть вдалеке от дома. Он понимал, что лжет себе.

Миллер улыбнулся про себя, толкнул дверь и пересек вестибюль, направляясь к лестнице.

Рос приехал спустя пятнадцать минут. Он сел и, не говоря ни слова, кивнул Миллеру.

— Аманда в порядке?

Рос улыбнулся.

— Аманда всегда в порядке.

— Она не сердилась?

Рос пожал плечами.

— Она хочет, чтобы я взял отпуск.

— Не вини ее.

— Я сказал ей, что, возможно, когда все закончится, мы сможем это обсудить.

Миллер посмотрел на часы. Было четыре минуты седьмого.

— Она уже на работе, — сказал он. — Одри.

— Хочешь поехать туда?

Миллер не ответил. Он, казалось, прикидывал такую возможность.

— Мы выглядим так, как выглядим, — сказал Рос. — Мы не можем это изменить. Люди видят нас и понимают, что мы легавые.