Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом - Джереми Дронфилд

– Сынок, мой Фрицль, ты жив! – всхлипывал он, целуя изумленное лицо юноши и обнимая его, повторяя раз за разом:

– Ты жив! Мой мальчик! Это же чудо!

Густав взял Фрица за руку и повел к дымящимся останкам его укрытия.

– Это чудо! – продолжал повторять он. Отцовская вера в удачу, столько времени помогавшая им выживать, снова оправдала себя.

* * *

Следующий воздушный налет на комбинат Буна случился в День подарков, 26 декабря. Американцы сделали комбинат своей первоочередной мишенью и были полны решимости стереть его с лица земли. Однако каждый раз им удавалось уничтожить лишь пару корпусов, задеть несколько нацистов и убить или ранить сотни заключенных да немного снизить производительность. Арестантов отряжали убирать обломки, чинить и восстанавливать здания. Они саботировали часть работ и действовали настолько медленно, насколько было возможно, так что совместными усилиями их и американцев комбинат Буна так никогда и не выпустил никакой резины, а его остальные производства не развернулись на полную мощность.

2 января 1945 года Фредль Вохер вернулся из Вены с письмами и посылками от Олли Стейскал и Карла Новачека. «Нам так радостно сознавать, что дома у нас все еще есть добрые друзья», – писал Густав в своем дневнике.

Фредль Вохер за это время тоже стал им добрым другом. Он подтверждал свою верность бессчетное количество раз, самыми разными путями. Красная армия теперь стояла близ Кракова, и Фриц уговаривал его скрыться, пока русские не дошли до Освенцима и не узнали, что там творится.

Вохер не видел в этом никакой нужды.

– Совесть моя чиста, – говорил он. – Даже более чем. Я просто гражданское лицо, рабочий; ничего со мной не случится.

Фрица это не убеждало. Он напоминал Вохеру о ненависти, которую русские питали ко всем немцам – Вохер и сам прекрасно о ней знал после службы на фронте. Кроме того, в Освенциме содержались тысячи русских заключенных, готовых бросаться мстить, как только им представится возможность. Если волна возмездия захлестнет лагерь, ему не спастись. Но Фредль стоял на своем – раньше он никогда не спасался бегством и сейчас не собирался начинать.

Фрицу ясно было, что конец может наступить со дня на день. Они готовились вот уже два месяца; благодаря ему у Сопротивления теперь имелось оружие. Одновременно Фриц предпринял собственные меры, позаботившись для них с отцом о побеге. Отказавшись от идеи бегства в Тироль, он был вынужден согласиться и с тем, что вооруженный отпор – тоже не вариант. По инициативе Фрица они с Густавом уже несколько недель уклонялись от бритья головы, чтобы волосы отросли до нормальной длины. Переклички – единственная процедура, на которой заключенные снимали шапки перед СС, – в зимние месяцы всегда проходили в темноте. Фриц раздобыл гражданскую одежду у Давида Плаута в душевой, спрятав ее до времени в мастерской на территории лагеря. Там хватало брюк и пиджаков для них с отцом и еще нескольких ближайших друзей.

12 января Красная армия начала долгожданное наступление в Польше – грандиозную, отлично спланированную акцию с участием трех армий из двух с половиной миллионов человек, – с помощью которого собиралась отогнать немцев обратно на земли Фатерлянда. Вермахт и Ваффен-СС уступали ей в численности более чем в четыре раза и отступали под натиском, удерживая позиции лишь в нескольких укрепленных польских городах. К сожалению, под Краковом линия фронта смещалась медленнее, чем в других местах. Каждый день заключенные в Освенциме слышали далекий грохот русских орудий, который казался им тиканьем часов, отмеряющих время до освобождения.

14 января Альфред Вохер в последний раз попрощался с Густавом и Фрицем. Его призывали в Фольксштурм, наспех организованное народное ополчение из стариков, мальчишек и инвалидов-ветеранов, чтобы до последнего защищать Рейх. Получалось, что встречи с русскими в Освенциме он, таким образом, все равно избегал. Вохер рад был отдать этот последний долг Фатерлянду. Как бы он ни относился к преступлениям нацистов, это все равно была Германия, его родина, земля, где оставались женщины и дети, которую русские безжалостно растерзают, если им позволить.

Зима была в разгаре, и погода сильно ухудшилась. Землю укрывал густой снег, а в понедельник 15 января, на следующий день после отъезда Вохера, весь лагерь проснулся в густом тумане. Заключенных Моновица держали на плацу несколько часов, пока туман не рассеялся настолько, чтобы охранники из СС могли безопасно конвоировать их на рабочие места[444].

На комбинате работа шла полным ходом. Предыдущей ночью над ним пролетел американский самолет, сбросивший на парашютах осветительные патроны и сделав фотоснимки. Съемка, проведенная за сутки до того, выявила около сотни бомбовых воронок внутри комплекса и сорок четыре разрушенных здания, но на ночных фото было видно, что восстановление ведется быстро, и завод синтетических масел – главный из всех – практически не пострадал[445].

В среду заключенных опять задержали на перекличке. Они простояли на плацу все утро и только после обеда пошли на комбинат. Но через два с половиной часа их снова конвоировали в лагерь.

Эсэсовцы нервничали все сильней. Каждое утро грохот артиллерии слышался все ближе. Вечером 17-го он опять заметно приблизился, и комендант Освенцима майор Рихард Байер дал наконец приказ начать эвакуацию лагеря. Инвалидов он оставлял; всех, кто оказывал сопротивление, тянул с отправкой или пытался бежать, приказал расстреливать на месте[446]. Лидер Сопротивления в Освенциме I предупреждал свой партизанский контакт в Кракове: «Начинается эвакуация. Хаос. Пьяные эсэсовцы в панике»[447].

В тот вечер всех пациентов арестантского госпиталя в Моновице осмотрели доктора: тех, кто мог ходить, вычеркнули из больничного реестра и отправили по своим баракам. Всех прочих – около восьмисот человек – оставляли на попечение добровольческого медицинского персонала[448].

В четверг, 18 января, восемь тысяч заключенных Моновица простояли весь день на плацу на пронизывающем холоде. Фриц и Густав, сознавая, что развязка неминуема, надели гражданскую одежду под свои униформы, готовые бежать при первой возможности. Кроме того, благодаря этому дополнительному слою им было чуть легче терпеть холод, чем их товарищам. Наступал вечер.

В половине пятого эсэсовские охранники начали строить узников в колонны. С онемевшими ногами и негнущимися суставами, они собирались, как в армии, сначала в роты по сто человек, потом в батальоны по тысяче, и, наконец, в три больших объединения по три тысячи человек в каждом. Объединения возглавляли эсэсовские офицеры, блок фюреры и охранники[449]. Предвосхищая волнения, все они вооружились винтовками, пистолетами или пистолетами-автоматами, которые держали наготове, со спущенными затворами. Фриц с сожалением думал о своем оружии, спрятанном где-то в госпитальной прачечной. Теперь к нему было никак не подобраться.