Загадочные страницы русской истории - Николай Ефимов

«В то самое время, когда других молодых дворян, служивших только по необходимости, или по прихоти, или ради быстрой карьеры, редко видали не только в казармах, но и в строю, Саша Суворов всегда был на своем месте, возбуждая своею ревностью к делу удивление не только своих начальников, но и товарищей-солдат…

Вот он, готовясь идти в караул, сидит в мрачной казарме и с необыкновенным старанием разбирает на части ружье, готовясь начать его чистку. Подходит солдат, сосед по шеренге:

— Охота вам, барин-батюшка, ручки портить, — говорит он юноше, — этакое грязное дело! Приказали бы, мигнули бы только: любой из нас за вашу милость все сделал бы.

Суворов с изумлением взглядывает на товарища- простолюдина:

— Как ты это говорить можешь? — даже с негодованием отвечает он. — Ружье для солдата — жена, о нем, как о жене, солдат заботиться должен…

— Так-то оно так… Солдат действительно о ружье заботиться должен.

— Ну вот, видишь!.. А ты говоришь, чтобы я свое ружье другим отдал…

— Так ведь то солдат, то вы… Солдат — совсем особая статья…

Суворов хмурится:

— А я-то, по-твоему, кто? Не солдат разве?

— Нет… Какой же вы солдат… У вас «белая кость»… Вы барин…

— Неладно ты говоришь и думаешь, — укоризненно качает головой Александр Васильевич, — у отца моего в поместье я барин, а в казарме я такой же солдат, как и все… Понял, родимый? Что вы, то и я — одно и то же…

Солдат недоумевает. В его понятии никак не может сложиться представление о барине, богатом и знатном, сыне генерала, несущем тяготы солдатской жизни и отказывающемся даже от малейшей помощи в деле грязном и, по понятиям солдат, совсем не барском…»

Эта пространная цитата показывает не только преданность Суворова военному делу, но и то, что солдатская служба «контрактников» из дворян могла проходить и в достаточно сносных условиях. Возможно, что лишь Александр Васильевич был исключением из общего правила. Хотя, если обратиться к «Русскому биографическому словарю», представляется картина несколько иная:

«Положение тогдашних гвардейцев-солдат из дворян и в полку, и в обществе мало чем отличалось от офицерского. “Солдатская лямка” оказалась для Суворова не тяжелой, тем более что в год его поступления в полк семеновцы были заняты обустраиванием Семеновской слободы: учений было мало, а от работ Суворов, как дворянин, был избавлен… Ни одна командировка, более или менее почетная, не миновала его… В Москве, во время первой командировки, он устроился чуть не на постоянное дежурство в “Генеральной сухопутной гофшпитали”, не сменяясь, вопреки правилам, по две и больше недель, а в последнее дежурство — даже 8 недель. Дежурства эти, при тяжелой караульной службе, которую весь полк нес в Москве, являлись отдыхом. Во вторую же московскую командировку Суворов значится в приказе по полку в числе провинившихся: сказался больным, чтобы избежать наряда…

Мало привлекательного могла представить Суворову служба тех лет, сводившаяся к караулам и редким строевым учениям, лишенным к тому же всякого боевого характера: “метания ружьем”, хитрые построения, церемониальный марш. Неудивительно поэтому, что особого рвения к службе он не проявлял. Он пользовался всеми привилегиями солдата-дворянина: жил не в казармах, а на квартире дяди, капитана Преображенского полка; имел при себе дворовых; при передвижениях полка… совершал их не с полком, а отдельно, на перекладных…».

Что ж, картина весьма показательная, дающая наглядный пример жизни дворянского солдата и свидетельствующая о том, что идея «контрактной» службы для дворян в полках давно уже не воюющей гвардии себя постепенно исчерпала. При том, если Суворов служил в «нижних чинах» семь лет, то иным гвардейцам дворянского чина приходилось ожидать производства более десяти… То есть становиться армейским прапорщиком или подпоручиком где-то к 30 годам, а то и после… И это в тех условиях, когда, например, Григорий Потемкин — тоже ведь «контрактник», не окончивший курс в Московском университете и определившийся вахмистром в Конную гвардию, — по капризу фортуны в 33 года стал генерал-майором. Хотя многих, очевидно, вполне устраивало и такое положение: не очень обремененная служебными обязанностями и ответственностью жизнь в Петербурге, близ двора. Оно все веселее, чем где-то в захолустной деревне. Но хорошо было тем, кто таковые деревни — родовые поместья — имел и получал с них оброк… Между тем именно с Петровских времен в России появилось так называемое «служилое дворянство», которое, выходя в чины из других сословий, получало дворянское достоинство, не имея ни поместий, ни земель, ни крестьян. Эти люди вынуждены были жить исключительно на жалованье.

Из книги Дмитрия Целорунго «Офицеры Русской армии — участники Бородинского сражения», можно узнать, что в 1812 году основная масса — 77 %— офицеров не были владельцами крепостных и недвижимости. Если же от оставшихся 23 % отбросить тех, кто еще только ожидал наследства, то окажется, что помещиками были лишь 3,8 % от общего числа. Но из них 20,8 % имели не более 20 крепостных душ, а во владении 36,1 % офицеров-помещиков было от 21 до 100 крепостных. Честно говоря, выглядит это весьма печально и сегодня представляется большой неожиданностью. Мы-то привыкли, что офицеры — это исключительно «белая кость и голубая кровь», богатеи, крепостники-помещики… Впрочем, за три четверти века до Бородина многое было несколько по-иному, тем более — в привилегированных полках гвардии.

«Обоз обычный, три кибитки»

Во времена Анны Иоанновны и Елизаветы Петровны служил в лейб-гвардии Семеновском полку ротный командир поручик Александр Алексеевич Благово, который вел дневник, сохранившийся до наших дней. Туда он заносил каждодневные впечатления о погоде, а также заметки о различных своих делах. Все написано по законам старинной орфографии, в то время отрицавшей всякие правила, а потому знаки препинания расставим по собственному разумению.

Запись, датированная «1739 год Генварь 9», гласит:

«Вторник полная и добрая погода.

Запаса привезено: муки пшеничной — 2 мешка, 1 четверть, 4 четверика; муки ситной — 3 четверти, 3 четверика; муки ячной — мешок, четверть; овса

— 7 четвертей, 2 четверика; ячменя — 6 четвертей; 4 легких свиньи. Водки персиковой бочонок — 2 ведра; анисовой — полведра бочонок; вина простого

— 4 бочонка, 9 ведер. Свиного мяса свежего — 10 полтей; говядины свежей

— целый бык; 4 печени свиных; говядины соленой кадка; целый бык посолен; ветчины 6 полот; козел соленый целый: сала 3 каравая; желудков — 5; гусей 12 с потрохами; уток — 8 с потрохами; кур индейских — 15; русских — 30; 3 головы свиных соленых; 3 — свежих; поросят — 20; 3 спинки свиных соленых; кур сухих — 34; 2 грудинки свиных соленых. Масла коровьего — 2 кадки, 5 пудов; масла орехового — 2 ведра; конопляного — 4 ведра».

Впечатляет? Особенно если учесть, что «четверть» — это старинная мера для измерения сыпучих тел, равная, в зависимости от конкретного продукта, от 5 до 10 пудов; четверик — одна восьмая четверти. Так вот, перечисленное выше — еще далеко не все, и потому, пропустив небольшой перечень хозяйственных товаров — сукна, кожи, холста, тканей, посуды, конской сбруи и прочего, вновь обратимся к списку продуктов, присланных из деревни поручику гвардии: