Инквизитор. Часть 6. Длань Господня - Борис Конофальский

То были люди графа. Были они злы, хотя и вели себя вежливо.

Начали было возмущаться тому, что тело господина фон Шоуберга висит на заборе его дома, как будто это какой-то подлый человек или холоп, провинившийся перед господином. На что Волков им ответил:

— Может, и по рождению он был благороден, но, по сути души своей ничем от подлого люда он не отличался. Был он любовником моей жены и кичился этим, и воздалось ему по заслугам.

— Всё равно нельзя вешать благородного человека на заборе как вора, — тем не менее говорили ему приехавшие господа.

И Волков им отвечал:

— Я хочу, что бы знали все! Все те, кто думает, что залезать под юбку жены хозяина Эшбахта дело приятное и забавное, знали ещё, что дело это и опасное.

— Всей округе, всему графству о том уже известно, хотя молодой граф хочет узнать причину дуэли доподлинно. — Говорили ему господа. — И мы просим вас отдать нам тело Леопольда фон Шоуберга для погребения по закону божьему.

— Тело забирайте, — отвечал Волков. — А причину я уже сообщил вам.

Господа раскланялись и ушли, но по их тону их взглядам Волков понял, что дело совсем не закончено и ему впредь без охраны в имение графа лучше не ездить. Убить одного из придворных — верный способ обозлить всех остальных. Те господа, что состоят при дворах и не имеют своих уделов, всегда будут недолюбливать тех, у кого удел есть. А тут ещё и повод для нелюбви такой замечательный.

Труп Шоуберга они сняли и, уложив его в телегу, которую, кстати, дал им Волков, уехали. А госпожа Эшбахт, стоя в своих покоях у окна, смотрела на уезжающую телегу и опять рыдала, она по глупости бабьей даже порывалась бежать вниз и прощаться с Шоубергом, да умная Бригитт не пустила её.

На следующее утро Роха взял десяток своих людей и сержанта Вилли, взял денег у кавалера, который чуть не плакал, отдавая ему золото, и ещё затемно отправился в Мален, чтобы купить недостающих в роте аркебуз, а заодно пороха, пуль и болтов для арбалетов.

Может, Волков и сам бы поехал в город, не доверив Рохе столь важно дела, как покупка новых аркебуз, но с утра его стал бить озноб. И, кажется, начался жар. Монах снова осмотрел раны, и взгляд его был весьма выразителен.

— Что? — Спросил у него кавалер.

— Швы в состоянии хорошем. Не воспалены. — Монах внешней стороной ладони прикоснулся к щеке Волкова. — Значит, дело не в них. Сейчас будет вам отвар из шиповника с мёдом, будете пить большую кружку три раза в день. А ещё будете есть его, толчёный шиповник с мёдом ещё полезнее, чем отвар будет, а шиповник тут лучший, что я встречал.

Волков морщился, слушая его, он не любил отчего-то весь этот шиповник, но у монаха с недавних пор появился союзник, то была госпожа Ланге, она поддерживала брата Ипполита:

— Господину болеть нельзя, хворый господин — хворый дом. И коли учёный человек говорит, что надобно для выздоровления, так и слушайте его.

После обеда он решил даже пойти прилечь, но тут вернулся Роха из города.

«Быстро он сходил туда и обратно, а ведь с ним пешие были, видно, люди у него готовы к таким переходам», — отметил про себя Волков.

А Роха сказал ему:

— Слушай, там, в городе, прохлаждались людишки, по виду хорошие людишки, слышу их говор — ламбрийцы. Дай, думаю, спрошу, кто и откуда. Оказалось арбалетчики. Ищут работу на зиму, говорят, что совсем без денег остались. Сказали, что денег нет даже на дорогу домой.

— Сколько их? — Сразу заинтересовался Волков.

— Сказывали, что их пять дюжин. — Отвечал Роха. — По виду очень хорошие людишки.

И он, и Роха знали, что арбалетчики из ламбрии лучшие арбалетчики, что известны в мире, который чтит истинного Бога. Только вот и ценник у этих господ был наивысший, что бывает у арбалетчиков.

Волков поморщился теперь вовсе не от шиповника, что был у него в кружке.

— Они обдерут меня, обглодают, как волки труп лошади. У меня нет денег, чтобы нанимать ламбрийцев.

— Я их ротмистру так и сказал, — скалился Роха, — я сказал ему, что ты прижимист и даже жаден, но он сказал, что всё равно хочет с тобой поговорить.

— Ладно, — кавалер махнул рукой, — не до того мне, всё равно я не поеду сейчас в город, завтра тоже. Мне монах не велит садиться в седло.

— А тебе и не придётся, — улыбался Роха, — ротмистр их сам приехал со мной.

— Он тут? — Удивился кавалер.

— За дверью, — кивал Скарафаджо. — Ждёт дозволения войти.

Но Волков вдруг разозлился, он не собирался нанимать столь дорогих солдат, для него был каждый золотой дорог, мало того, что утром Роха взял кучу денег на аркебузы, так ещё и это:

— Какого дьявола ты его сюда приволок?

— Поговори с ним, поговори, — уговорил кавалера ротмистр, — от тебя же не убудет.

— Ну, зови, — без всякой радости сказал кавалер.

Ему бы сейчас прилечь, а не людей принимать.

Арбалетчик был невысок, не стар, но крепок. Смугл, но сероглаз, как и многие выходцы из Ламбрии. Носил он маленькую бородку. Одежда его ещё сохраняла некоторые черты шика, но была уже весьма потрёпана. Волков сразу взглянул на пальцы.

Нет, сам этот господин из арбалета не стрелял. Арбалетчиков всегда можно узнать по самым загрубелым в мире пальцам. Руки тех, кто всю жизнь натягивает тетиву арбалета, можно использовать как грабли или даже как заступы. Когда-то Волков удивлял девушек тем, что, немного покрутив в пальцах грецкий орех, мог раздавить его скорлупу. У этого господина были пальцы совсем не такие.

— Стефано Джентиле, ротмистр Фарнийской сотни арбалетчиков, рад приветствовать вас, сеньор, — вежливо произнёс вошедший с поклоном человек.

— Кавалер Фолькоф фон Эшбахт, — отвечал Волков, он вставать из кресла не стал, лишь кивнул головой. — Так вы из Фарно?

Он указал на стул возле себя.

— Да, — сказал ламбриец, — я и вся моя рота из Фарно.

— Я был там, — Волков перешёл на ламбрийскй язык, ему нравилось говорить на нём, — я осаждал это город.

— О! Как прекрасно! — Восхитился Джентиле. Но не было понятно, восхищался ли он тем, что слышал родную речь, или тем, что Волков принимал участие в осаде его города. — А в какой из осад вы участвовали?

— А что их было много? — В свою очередь удивлялся кавалер.

— На моей памяти четыре, — отвечал Джентиле.

— Я был в той, которую устроил Базил де Авгута де ла Силва. Роха, ты ведь же тоже там был?

— Да, был, как раз нашу терцию привезли тогда с Острова и высадили у Фарно, — сказал Роха на ламбрийском.

Но его язык был намного хуже, чем у Волкова.

— Ах, так это была вторая осада, я в ней участия ещё не принимал, — сообщил ламбриец, — король тогда ещё не поссорился с папой и не платил нам. Так что мы не были с вами, господа, на разных сторонах поля боя.