Унесенные ветром. Том 2 - Маргарет Митчелл

Скарлетт, измученная родами, лежала в постели и молча благодарилабога за то, что Эшли слишком благоразумен, чтобы принадлежать к ку-клукс-клану,а Фрэнк стишком стар и робок. Ведь это было бы ужасно — знать, что янки и любуюминуту могут нагрянуть и арестовать их! Ну почему эти безмозглые молодые идиотыиз ку-клукс-клана не могут сидеть спокойно — и так уж все плохо, зачем же ещебольше бесить янки?! Да и девчонку-то эту, наверное, никто не изнасиловал.Скорее всего она просто испугалась по глупости, а теперь из-за нее стольконароду может лишиться жизни.

В такой напряженной атмосфере, когда ты словно видишь, какогонь медленно подбирается по шнуру к пороховой бочке, и ждешь, что она вот-вотвзорвется, Скарлетт быстро встала на ноги. Хорошее здоровье, помогшее ейперенести тяжелые дни в Таре, выручило ее и сейчас: через две недели послерождения Эллы-Лорины она уже могла сидеть в постели и злилась на своюбездеятельность. А через три недели встала и объявила, что хочет ехать налесопилки. Работа на обеих была приостановлена, потому что и Хью и Эшли боялисьоставлять свои семьи на целый день.

И тут грянул гром.

Фрэнк, чрезвычайно гордый своим отцовством, настолькоосмелел, что запретил Скарлетт покидать дом, когда вокруг так неспокойно. Онабы и внимания не обратила на его запреты и все равно отправилась бы по своимделам, если бы он не поставил лошадь и двуколку в платную конюшню и но велелникому, кроме него, их давать. К тому же, пока Скарлетт была нездорова, он иМамушка тщательно обыскали весь дом, нашли спрятанные ею деньги, и Фрэнкположил их в банк на свое имя, так что теперь Скарлетт не могла нанять дажебричку.

Скарлетт устроила страшный скандал, понося на все ладыФрэнка и Мамушку, потом принялась их упрашивать и, наконец, все утропроплакала, словно ребенок, раздосадованный тем, что ему чего-то не разрешают.Однако в ответ она слышала лишь:

«Не надо так, лапочка! Вы же, деточка, нездоровы». И еще:«Мисс Скарлетт, если не перестанете так убиваться, у вас молоко свернется и укрошки заболит животик, это уж как пить дать».

Скарлетт в ярости ринулась через задний двор к Мелани и тамизлила душу, крича на весь свет, что пойдет пешком на лесопилки, и пусть все вАтланте узнают, какой негодяй у нее муж, и вообще она не позволит, чтобы с нейобращались, как с капризной глупой девчонкой. Она возьмет с собой пистолет ипристрелит всякого, кто посмеет ей угрожать. Она уже пристрелила одного и небез радости — да, да, именно не без радости — пристрелит другого. Да она…

Мелани, боявшаяся выйти даже на собственное крыльцо, быласовершенно потрясена, слушая такие речи.

— Ах, разве можно так собой рисковать! Я просто умру,если с тобой что-нибудь случится! Прошу тебя!

— А я пойду! Пойду! Пойду!..

Мелани посмотрела на Скарлетт и поняла, что это не истерикаженщины, еще не пришедшей в себя после рождения ребенка. Она увидела в лицеСкарлетт ту же упрямую, необоримую решимость, какая часто появлялась на лицеДжералда О’Хара, когда он что-то твердо решил. Она обхватила Скарлетт руками заталию и крепко прижала к себе.

— Это я виновата, что не такая храбрая, как ты, и держуЭшли дома, тогда как он должен быть на лесопилке. О господи! До чего же яникчемная! Дорогая моя, я скажу Эшли, что нисколечко не боюсь, я приду к тебе ипобуду с тобой и с тетей Питти, а он пусть едет на работу и…

Даже самой себе Скарлетт не призналась бы, что не считаетЭшли способным со всем управиться, и потому воскликнула:

— Я этого не допущу! Какой от Эшли прок, если он будетвсе время тревожиться за вас? Просто все такие противные! Даже дядюшка Питеротказывается ехать со мной! Но мне плевать! Я отправлюсь одна. Весь путь пройдупешком и где-нибудь да наберу команду черномазых…

— Ах, нет! Ты не должна этого делать! С тобой можетслучиться беда. Говорят, что в бараках на Декойтерской дороге полно плохихнегров, а ведь тебе придется мимо них идти. Дай-ка подумать… Дорогая моя,обещай, что ничего сегодня не предпримешь, а я пока подумаю. Обещай, чтопойдешь сейчас домой и ляжешь. Ты даже осунулась. Обещай же.

Поскольку Скарлетт действительно выдохлась после приступазлости, она сквозь зубы дала Мелани обещание и отправилась домой, а домавысокомерно отклонила все попытки восстановить мир.

К вечеру странная личность, прихрамывая, прошла сквозь живуюизгородь, окружавшую дом Мелани, и заковыляла по двору тети Питти. Человек этотбыл явно из «оборвышей» — как выражались Мамушка и Дилси, — которых миссМелли подбирает на улице и пускает к себе в подвал.

А в подвале у Мелани было три комнаты, где раньшеразмещались слуги и хранилось вино. Теперь Дилси занимала одну из этих комнат,а в двух других вечно обретались какие-то несчастные, жаркие временные жильцы.Никто, кроме Мелани, не знал, откуда они пришли и куда направляются, как никтоне знал и того, где она их подбирает. Возможно, негритянки были правы и онадействительно подбирала их на улице. Так или иначе, но подобно тому как всевидные или сравнительно видные люди стекались в ее маленькую гостиную, людиобездоленные находили путь в ее подвал, где их кормили, давали ночлег иотправляли в путь со свертком еды. Обычно обитателями этих комнаток были бывшиесолдаты-конфедераты, никчемные, неграмотные, бездомные, бессемейные,скитавшиеся по стране в надежде найти работу.

Нередко проводили здесь ночь и почерневшие, исхудалыедеревенские женщины с целым выводком светловолосых тихих ребятишек — женщины,овдовевшие во время войны, лишившиеся своих ферм, бродившие по стране в поискахпотерянных, разбросанных по миру родственников. Иной раз соседей возмущалоприсутствие чужеземцев, едва говоривших по-английски, а то и вовсе неговоривших, — чужеземцев, которых привлекли на Юг цветистые рассказы отом, что здесь легко можно нажить состояние. А как-то раз у Мелани ночевал дажереспубликанец. Во всяком случае. Мамушка утверждала, что это республиканец:она-де чует республиканца на расстоянии, совсем как лошадь — змею, но никто ейне поверил, поскольку есть же предел даже состраданию Мелани. Во всяком случае,все надеялись, что это так.

«Да, — подумала Скарлетт, сидевшая на боковой веранде влучах бледного ноябрьского солнца с младенцем на руках, — этот хромоногий,конечно же, из тех несчастненьких, которых пригревает Мелани. И ведь неприкидывается — в самом деле хромой!» Человек, шедший через задний двор,припадал, как Уилл Бентин, на деревянную ногу. Это был высокий худой старик срозовой грязной лысиной и тронутой сединою бородой, такой длинной, что он могбы засунуть ее за пояс. Судя по его жесткому, изборожденному морщинами лицу,ему перевалило за шестьдесят, но это никак не сказалось на его фигуре. Он былдолговязый, нескладный, но, несмотря на деревянную ногу, передвигался быстро,как змея.

Поднявшись по ступенькам веранды, он направился к Скарлетт,но еще прежде, чем он открыл рот и Скарлетт услышала его гнусавый выговор икартавое «р», необычное для обитателя равнин, она уже поняла, что он — изгорных краев. Несмотря на грязную, рваную одежду, в нем была, как у большинствагорцев, этакая молчаливая непреклонная гордость, исключающая вольности и нетерпящая глупостей. Борода у него была в подтеках табачной жвачки, и большойкомок табака, засунутый за щеку, перекашивал лицо. Нос был тонкий, крючковатый,брови густые и кустистые, волосы торчали даже из ушей, отчего уши выгляделипушистыми, как у рыси. Одна глазница была пустая, и от нее через щеку шел шрам,наискось пересекая бороду. Другой глаз был маленький, светлый, холодный — онбезжалостно, не мигая смотрел на мир. За поясом у пришельца был заткнут большойпистолет, а из-за голенища потрепанного сапога торчала рукоятка охотничьегоножа.