Меч, Палач, Дракон - Александр Рау

— Мне пора, — с легкой грустью сказал чародей.

— Не уходи.

Маг внимательно посмотрел в глубокие карие глаза девушки.

— Если я останусь, вы будите в опасности, сеньора, — улыбнулся он.

— Да? — смеясь, воскликнула она, — Попробуй, напугай меня, мой злой колдун!

Принцесса откинулась на кровать, раскинув по покрывалу роскошные длинные волосы, что в полумраке казались черными. Ее глаза сверкали.

Гийом чувствовал, что дрожит, как мальчишка.

— Я иду.

— Потуши свечи, — попросила она, и маг с готовностью подчинился.

Он лег рядом, обнял, нежно впился в ее сочные нежные губы, свободной рукой осторожно гладя стройное манящее тело. Ангела неумело отвечала на его ласки. Волнение улетучилось. Он был рядом с любимой, и все остальное было неважно.

— Ты снилась мне каждую ночь. Лишила покоя. Принцесса. Богиня. Богиня моей любви, — лишняя одежда, шурша, скользила на пол.

— Я ждала тебя. Мечтала. О тебе, — Ангела тихо застонала, теряя контроль над собой, любимый, еще не посягавший на ее женскую тайну и суть, уже заставлял ее терять контроль над собой, — О твоих губах и руках. Ревновала ко всем твоим любовницам.

— Я любил лишь тебя.

— Больно? — беспокойный шепот, ногти в кровь раздирают спину. Мстят.

Вместо ответа укус за губу.

— Тебе хорошо?

— Да, ведь ты со мной, — она лежала, прильнув к его груди, — Только больно чуть-чуть, — жалобный шепот.

— Моя красавица, — он медленно и нежно поцеловал ее в губы, — в следующий раз все будет по-другому.

— Я знаю.

Покой и счастье. Счастье, которого Гийом был так долго лишен. Радость от любимой, прижавшейся к тебе, от ее горячего дыхания и неистового колотящегося сердца, что не как не может успокоиться.

— Я уснул? Прости.

— За что? — поцелуй, — Я тоже спала, — У тебя было такое расслабленное лицо.

— Осторожней, я еще полон сил.

— Да? Не верю, — Докажи!

Жадные руки Гийома были остановлены ее маленькими ладошками.

— Тихо-тихо-тихо! — Ангела засмеялась и чмокнула его, — Я пошутила. На сегодня хватит.

Маг подчинился, прижал ее к себе покрепче, и безмерно довольный, не заметил, как вновь заснул.

* * *

Блас Феррейра проводил равнодушным взглядом слуг закрывших дверь в залу. Тьма постепенно овладевала комнатой, масляные лампы были бессильны, ночь зубами вгрызлась в короткое время, отпущенное ей летним солнцем.

Диван, на котором сидел Блас, был в меру продавлен, потерял первоначальную мягкость. То, что нужно, чтобы не уснуть крепко. На столике перед диваном обнаженный меч и кофейник.

Капитан гвардии, любимец короля Хорхе, был последним рубежом охраны принца. За его спиной дверца в спальню наследника: маленький Хорхе Четвертый и две его няньки.

Хорхе Третий — любимый король — человек, служить которому было достойно и лестно, смертью своей начал смуту. Принцесса поссорилась с герцогом. Совет графов, что их рассудит, соберется не скоро. Раскол прошел и через гвардию, большинство солдат и офицеров выжидают; все они помнят гражданскую войну, сопровождавшую первые годы царствования Хорхе. Повторения никто не хочет.

Блас вздохнул и проверил, легко ли вынимается из ножен кинжал на бедре. Гальба умен, смуты не начнет, но безопасность наследника и принцессы превыше всего. Любой риск нужно исключить. Кармен сказала, что Гийом — первая опора Ангелы, внезапно показавшей всем свою цепкую хватку, — сегодня остался у принцессы. Давно пора. Пусть ласкает и бережет ее не только днем, но и ночью. Бедняга, он понимает, в какую опасную паутину попал, но не желает ничего изменить.

Господи, помоги нам всем, подумал Феррейра, вспомнив Кармен. Гийом, друг, я должник твой на всю жизнь, в бесчисленный раз мысленно поблагодарил он мага.

Капитан прикрыл глаза, собираясь подремать немного. Сон его всегда был чуток, впереди две комнаты, заполненные верным гвардейцами. Опасность больше надуманная. Тело, почувствовав слабину, отреагировало немедленно — налилось тяжестью. Веки стали засовами, надежно запирающие сознание до утра. Идиллию нарушало лишь что-то острое, коловшее спину. Блас нехотя встал, поправив черно-желтый камзол, разгладил складки.

Одет он был как придворный. Облик командира гвардии — знак для всех. Доспех — может стать причиной ненужной паники и нагнетания враждебности. Да и дремать в нем тяжело, давит.

Внимание его привлекли чадящие лампы. Они горели слишком слабо, будто кто-то невидимый пальцами гасил чрезмерный свет фитилей. Но воздух был свеж. Блас прошелся по комнате, хотел тронуть ручку, открывающую дверь в комнату охраны, но остановился.

Предчувствие не раз выручавшее его, дало слабый сигнал опасности. Капитан вернулся к столику, взял меч. Взмахнул, разминая усталые мышцы. Встал, смотря на дверь впереди. Тишина, зловещая тишина из страшных сказок и рыцарских романов о чудищах и происках дьявола. Предвестница появления чертей, призванных злым колдуном.

Блас попытался усмехнуться, ругая себя за недостойный страх, не получилось. Прислушался. Из-за двери не доносилось ни звука. Личная охрана монархов приучена хранить молчание, становясь статуями, но все-таки. Он проверил, как вынимается кинжал из ножен.

Тишина. Полумрак. Блас Феррейра ждал, откуда-то зная, что там за дверью враг, и он единственный защитник наследника — любопытного капризного семилетнего мальчугана, сладко спящего после долгого веселого дня, проведенного в играх. Переезд и новые занимательные увлечения помогали ребенку отвлечься от смерти отца, с которым он и при жизни общался немного.

Блас вспомнил, что обещал ему завтра дать прокатиться на настоящей рыцарской лошади.

Глухой сильный удар. Створки затрещали, но замок, сработанный панирскими мастерами, выдержал. Еще один удар. Неужели таран? — промелькнула мысль в голове рыцаря.

Дверь сдалась на шестой. Створки распахнулись, выламывая засов. Блас прыгнул вперед. Меч его тускло сверкнул в свете умирающих ламп, рассек голову первого, что шагнул за порог. Миг и без стона пал второй человек в бесцветных тряпках, скрывающих кольчугу, с лицом, зарытым кукольной маской.

Прежде чем упал таран, который они так и не успели отложить, меч капитана быстро ткнул третьего в живот. Блас отскочил, спасаясь от вражеских ударов.

Убийцы в личинах чудовищ, украденных из придворного театра, ворвались в комнату. Их было больше десятка. Серые тряпки, серая сталь коротких мечей и кинжалов. Неподдельная ярость и злость в глазах.

Блас не дрогнул, он недаром слыл лучшим фехтовальщиком Камоэнса. Убийцы мешали друг другу, капитан же, не стесненный доспехом, был ловок и быстр. Смертельная карусель закружилась. Феррейра был ее центром, вокруг которого бушевало действо. «Личины» вылетали, не выдержав бешенного темпа, брызжа кровью из рассеченных вен и артерий.