Владимир Святой - Алексей Карпов

Что касается митрополита Леона, то его смерть отнесена книжниками XVI века ко времени около 1008 года: под этим годом в Никоновской летописи и Степенной книге сообщается уже о следующем киевском митрополите — Иоанне.

В отличие от своих предшественников, митрополит Иоанн — вполне историческая личность. О нем как о митрополите времени княжения Ярослава Мудрого говорят Жития князей Бориса и Глеба — анонимное «Сказание» о житии и чудесах святых братьев и «Чтение» диакона Нестора. До нашего времени дошла свинцовая булла (печать) с греческой надписью: «Иоанн, митрополит Росии», которую исследователи датируют рубежом X–XI веков, делая из этого вывод, что Иоанн действительно мог быть современником князя Владимира.

Древнейшие русские летописи, и прежде всего «Повесть временных лет», равно как и княжеские Жития ранних редакций, умалчивают о каком-либо участии церковных иерархов (не только митрополита, но даже и епископов)[95] в церковных мероприятиях князя Владимира — в освящении церквей (например, киевской Десятинной в 996 году), в перенесении мощей (1007 год). Даже в похоронах самого Владимира, умершего в 1015 году, ни митрополит, ни епископы как будто не участвуют. Если бы подобное имело место при описании смерти какого-нибудь другого русского князя, исследователи с полным основанием могли бы утверждать, что в тот момент по какой-то причине митрополит в Киеве отсутствовал. В отношении времени Владимира складывается впечатление, что митрополит отсутствовал в Киеве всегда. Может быть, это и не так. Но роль митрополита и других церковных иерархов при князе Владимире была, по-видимому, крайне незначительной.

В памяти русских людей Русская земля была крещена самим Владимиром. Именно Владимир раскапывает идольские требища, строит и освящает церкви, украшает их иконами и утварью, принимает церковные уставы и устанавливает церковные праздники. Епископы в лучшем случае дают ему советы; вместе с боярами и старцами они составляют окружение киевского князя, его «думу». Но с самого начала русской христианской истории они даже не приближаются по своему значению к князю не только в светских, но и в чисто церковных делах.

Роль и значение высших церковных иерархов, преимущественно греков, изменится лишь при сыне Владимира князе Ярославе Владимировиче в середине XI века. С этого времени летопись будет постоянно упоминать их имена, киевские митрополиты станут по-настоящему действующими лицами русской истории. С этого же времени начнет сказываться влияние Византии и в духовной жизни русского общества. Но преобладание светской, княжеской власти над церковной навсегда останется важнейшей особенностью русского Православия.

С крещения киевлян начался долгий и трудный путь христианства по русским землям. При жизни Владимира, по-видимому, была крещена лишь часть Руси — главным образом, города, средоточия княжеской власти (да и то, кажется, не все), а также ближняя к Киеву область, собственно Киевская земля в узком значении этого слова. Население Киева и ближних к Киеву княжеских городов, обустроенных и заселенных князем, таких, как Вышгород, Василев, Белгород, Любеч, Переяславль на Трубеже, несомненно, было ближе к князю, нежели население остальной Руси; именно их «градские старцы» принимали участие в советах и «думах» великого князя, в том числе и в самом «выборе веры».

Еще первая, языческая, реформа Владимира надломила ту незримую преграду, которая отгораживала княжескую власть от подвластного князю населения. Княжеский бог становился богом каждого — и Христос лишь сменял прежнего Перуна. Но опять-таки это относилось в первую очередь к киевлянам и жителям ближних городов, непосредственно общавшимся с князем и участвовавшим в княжеских требах — как теперь им предстояло участвовать в церковной службе.

Но совсем не то было в большинстве других, отдаленных от Киева земель. Утверждение христианства здесь столкнулось с трудностями, несравнимо большими, нежели в Киеве. Признание верховенства киевского князя, послушная выплата дани вовсе не означали подчинения Киеву в повседневном, обыденном сознании людей того времени. Мы уже говорили о том, что традиция, обычай не позволяли князю вмешиваться во внутреннюю организацию жизни своих подданных. Даже принимая крещение внешне, признавая Христа богом (еще одним, в дополнение к длинному списку своих старых богов), житель отдаленной от Киева окраины не спешил отказываться от своих прежних обычаев, менять установившийся взгляд на мир. И здесь требовалось не грубое вмешательство княжеской власти, но терпеливая проповедь священника. По-настоящему христианизация Руси начнется позже — прежде всего тогда, когда сформируется поколение русских священников, выросших в новых условиях провозглашения христианства государственной религией, то есть в основном уже после смерти Крестителя Руси.

Инородческая же Русь — племена чуди, мери, муромы — оставалась почти нетронута христианством не только в X–XI, но и в XII–XIII веках.

По-видимому, осенью того же 989 года произошло крещение жителей Новгорода, второго по значению города Руси. Князь Владимир, в отличие от своего отца, неизменно проявлял к этому городу повышенное внимание.

«Повесть временных лет» ничего не сообщает об этом событии. Летописи же XV–XVI веков изображают его по-разному: в одних случаях крестителем Новгорода оказывается легендарный киевский митрополит Михаил, а также дядя Владимира новгородский посадник Добрыня и Анастас Корсунянин (например, в Никоновской летописи и, без имени Анастаса, в Хронографе 1512 года); в других (в том числе, в Новгородской Первой летописи младшего извода) — первый новгородский епископ Иоаким Корсунянин. Очевидно, что краткие известия этих летописей восходят к относительно поздним новгородским преданиям. Однако особых подробностей происходившего они не сообщают.

Существует еще один рассказ о крещении Новгорода — исключительно подробный и красочный. Он содержится в так называемой Иоакимовской летописи, которую мы уже не раз цитировали на страницах книги. Напомню, что эта летопись, фрагменты которой попали летом 1748 года в руки В.Н. Татищева, была составлена каким-то книжником в конце XVII или в начале XVIII века. Она во многом фантастична и изобилует явно выдуманными подробностями и персонажами. Рассказ о новгородских событиях ведется в ней от первого лица. Это, конечно, не значит, что его автор был участником описываемых событий, как полагал первый издатель летописи В.Н. Татищев и как считают даже некоторые современные ученые. Скорее перед нами чисто литературный прием книжника XVII или XVIII века. Тем не менее этот рассказ представляет несомненный интерес.

Владимир, повествует автор летописи, направил в Новгород своего дядю Добрыню и воеводу Путяту (имя которого из других источников неизвестно[96]) с большим военным отрядом. Узнав об этом, новгородцы собрали вече и поклялись не впускать Добрыню в город. Они разметали Великий мост через Волхов и выкатили к мосту два порока (метательных орудия) с большим запасом камней. Увещевания и угрозы Добрыни на новгородцев не подействовали.