Музей моих тайн - Кейт Аткинсон

— Я вызову «скорую», — торопливо говорит она и спешно убирается из телевизионной.

— Надо что-нибудь сделать, — возбужденно говорит Банти, набирает полную грудь воздуху, наклоняется и начинает делать Джорджу искусственное дыхание.

Где она этому научилась? Видимо, у доктора Кильдара.[58]Мне очень странно смотреть, как Банти пытается проделать с Джорджем «поцелуй жизни». Когда он был жив, я ни разу не видела, чтобы Банти его целовала, но стоило ему умереть, как вот она, целует его страстно, будто невеста жениха. Но тщетно. В конце концов она садится на пятки и бессмысленно смотрит на телеэкран, где сейчас колышется океан торжествующих британских флагов.

* * *

Похороны проходят в следующую пятницу и в каком-то смысле отражают свадьбу, как негатив — снимок: гости почти все те же самые, еда почти такая же, но, к счастью, другая церковь и другой отель. Мероприятие очень формальное. Дежурный священник в крематории сообщает нам, каким выдающимся членом общества, любящим отцом и преданным мужем был Джордж. Банти, которая отныне может переизобретать прошлое как ей угодно, трепещет в согласии с этими словами. Но я, плохая дочь до самого конца, смотрю сухими глазами, оцепенев, как гроб уходит под занавесочки и Джордж исчезает навсегда. Тут у меня появляется неприятная сухость во рту и перед глазами начинают плясать тысячи точек. Сердце стучит, как сваебойный копер, и я собираю все силы, чтобы придушить поднимающуюся во мне адреналиновую панику. В конце концов, это день моего отца, и нечего мне портить его собственной драмой. Но без толку — меня окатывает волна чистого ужаса, и я даже не успеваю добраться до конца ряда стульев, как теряю сознание.

В последующие дни я проживаю эту погребальную церемонию снова и снова. Меня преследует видение — гроб, уходящий за дверцы, словно корабль, который отходит от пристани в пустоту. Мне хочется побежать за ним и притащить его обратно. Поднять крышку и потребовать у отца ответов — на вопросы, которые я даже не знаю как задать.

* * *

В ночь похорон Джорджа мы с Банти легли поздно. Она была на кухне, разводила овалтайн,[59]когда зазвонил телефон, и я сказала:

— Я возьму.

— Уже за полночь, это наверняка мистер Никто.

Но, поднимая трубку телефона в прихожей, я знала, что это Джордж; я села на ступеньку лестницы, зажав трубку между ухом и плечом, и стала ждать, пока он скажет все, чего так и не успел сказать. Я еще никогда не ждала так долго у молчащего телефона.

— Кто это? — спросила Банти, выключила свет в кухне и дала мне чашку овалтайна.

Я беспомощно покачала головой и повесила трубку.

— Всего лишь опять мистер Никто.

* * *

После войны Лилиан взяли обратно на фабрику Роунтри. Чтобы объяснить существование Эдмунда, она выдала себя за вдову солдата и сказала, что ее фамилия по мужу — Валентайн.

— Валентайн? — Нелл неодобрительно скривилась, и Лилиан подумала, что сестра теперь по временам бывает до странности похожа на Рейчел.

— Что ж, — сказала Лилиан, — я решила, раз уж выдумывать себе имя, так красивое.

— «Лили Валентайн», — с отвращением произнес Фрэнк. — Звучит как имя актрисульки в мюзик-холле.

— Я чрезвычайно сожалею, что это имя не снискало твоего одобрения, Фрэнк, — саркастически сказала Лилиан, и Фрэнк подумал, что нахальная свояченица прямо-таки напрашивается.

Но злость тут же прошла, когда Эдмунд, которого Лилиан качала на коленке, захихикал и протянул Фрэнку палец, так что Фрэнк против воли улыбнулся и пожал его.

— Я вообще не понимаю, зачем это, — продолжала Нелл с кислым лицом. — Весь Гровз знает, что ты никогда не была замужем. Что люди скажут? Я не знаю, как у тебя хватает смелости появляться на улице.

— А ты хочешь, чтобы я вообще перестала выходить? Что мне делать, по-твоему, — спрятать Эдмунда, как позорную тайну?

— Мальчик-то не виноват. — Фрэнк неуверенно попытался остановить свару.

— Ладно бы ты еще знала, кто его отец, — ядовито сказала Нелл, и у Фрэнка упало сердце. Ну почему нельзя просто оставить эту тему?

— Я прекрасно знаю, кто его отец, — отрезала Лилиан, и было бы гораздо лучше, если бы она сразу вслед за этим повернулась и вышла из комнаты, но она вперила взгляд в Нелл, словно играя с ней в гляделки, и воцарилась чрезвычайно неловкая пауза.

Когда Лилиан наконец ушла с Эдмундом наверх, а Нелл, сердито бормоча и нарочно топая ногами, вышла на кухню, Фрэнк вздохнул: правильно говорят, что двум женщинам в одном доме не ужиться. До того как они с Нелл поженились, сестры друг другу ни единого злого словечка не сказали; а теперь все время грызутся. Он чувствовал себя в осаде. Ему, например, было совершенно все равно, кто отец Эдди. Не может быть, что Джек: мальчик на него совсем не похож, а Джек был такой красивый, яркий — наверняка и сын вышел бы весь в него. А отец Эдмунда, кто бы он ни был, «не оставил от себя следа в ребенке» — так сказала Рейчел, когда мальчик родился. Уже после того, как смирилась с мыслью, что под ее кровлей будет жить падшая женщина. Рейчел даже дошла до того, что достала откуда-то фотографию, которой они раньше не видели, — Ады с Альбертом на коленях. Лилиан и Нелл ахали над фотографией, держа ее поближе к лампе и удивляясь невероятному сходству маленького Альберта с маленьким Эдмундом. Но больше всего они разволновались при виде давно умершей сестры — они почти забыли Аду, и увидеть ее вот так, вдруг, на фотографии, хорошенькую, в ленточках, с сердитой гримасой, было ужасным шоком. Она так сердито глядела на фотографа, словно знала, что он намерен украсть их мать. Лилиан с мокрыми глазами вздернула голову, выдвинулась за пределы круга света от лампы и обвиняюще посмотрела на Рейчел:

— У тебя небось и еще фотографии спрятаны?

Рейчел как-то заерзала, но сделала вид, что ей смешно, и сказала:

— Не говори глупостей.

Нелл и Лилиан поняли, что у нее в самом деле есть еще снимки. Но получили их только после смерти Рейчел. Пока Нелл и Фрэнк были в свадебном путешествии, Лилиан перерыла все вещи мачехи и нашла фотографии без рамок, снятые мсье Жан-Полем Арманом. Теперь у них оказался полный комплект, если считать ту фотографию, которая была у Тома, и в каком-то смысле, пусть незначительном, семья воссоединилась. Потом, перед самым рождением Клиффорда, Лилиан заказала рамки для всех фотографий, и это обошлось ей недешево.

Она полдня рыдала над своей детской фотографией — там, где она сама на руках у Ады (прямо девочка с куклой), но, покидая дом на Лоутер-стрит, взяла с собой не ее, а Аду и Альберта, потому что именно этот снимок вызывал у нее самую большую нежность.