Полет над разлукой - Анна Берсенева

Она взглянула на часы: еще одиннадцати не было, до трех часов время казалось бесконечным. Аля вдруг поняла: а ведь это единственные часы целого месяца, когда она может никуда не спешить. До сих пор она чувствовала себя как на марафонской дистанции. Нужно было думать только о том, чтобы успеть, выучить, сдать, потом от всего отключиться и прийти на репетицию, как будто не было ничего и не будет, – только растоптанная душа Бесприданницы…

А теперь Аля не знала, куда ей деваться, куда себя девать, но и это было ей безразлично. Она машинально поискала глазами какой-нибудь сквер, бульвар, но увидела только пустынный дворик перед многоэтажным домом. Ярко-красные качели, песочница с горой светлого песка – наверное, недавно привезли к лету, – лавочка со сломанной спинкой…

Что-то странное происходило с нею: как будто внутри нарастал сначала тихий, но с каждой минутой все более отчетливый гул. Она не понимала, что он значит, отчего возник и что ей делать, чтобы его унять.

Аля села на лавочку, сжалась, не зная, на что опереться, и уставилась на белую гору в песочнице.

И вдруг последняя ночь, проведенная с Андреем, вспомнилась ей так ясно, словно это было даже не вчера, а происходило сейчас, в эти самые мгновения, когда она шла по какой-то незнакомой улице, когда садилась на сломанную лавочку…

Але показалось, будто что-то вспыхнуло ослепительным светом прямо перед глазами. Голова у нее закружилась, и она беспомощно огляделась, не зная, что ей делать, переставая различать предметы – как слепая.

Аля тогда даже мысленно боялась произносить: последняя ночь, последний поцелуй, последняя минута… Боялась неподъемной тяжести этих слов. Как будто перед нею вставала какая-то стена, о которую можно было разбиться насмерть.

Что думает об этом Андрей, она не знала. То ли он так легко мог скрыть от нее свои мысли, то ли действительно они его не тревожили. Он целовал ее так, как будто поцелует и завтра, и послезавтра. Он не смотрел с тоской, как сгущаются сумерки за окном в последний вечер. Он слушал ее дурацкий рассказ про плохую пьесу и улыбался, говоря: «А ты сыграй – и забудь».

И рубашка с протертыми рукавами была расстегнута у него на груди так беспечно, как будто открытый чемодан не стоял уже посреди комнаты.

Андрей смотрел на Алю прямым взглядом, а она не могла понять: какие у него глаза, отчего так неуловимо их ясное выражение?

И только когда он произнес: «А лучше поцелуй меня…» – кажется, она тогда предложила сложить его вещи, – Аля обо всем забыла. Таким единственным, каждый раз повторяющимся и никогда не повторимым, было это мгновение перед поцелуем…

Его губы замерли, словно весь он прислушивался к ней, беззвучно спрашивал ее о чем-то – и через мгновение приоткрылись, стали горячими, нетерпеливыми и такими властными, каким сам он никогда не бывал с нею.

Ни о чем он не спрашивал ее, ничего не ожидал – по всему его легкому телу стремительно взлетал огонь, как будто разносился невидимым ветром, и Аля вспыхивала вместе с ним.

– Если бы я тебе мог сказать, как тебя люблю, – прошептал Андрей. – Но не могу сказать, не могу…

– Почему, Андрюша? – Ее губы еще были близки к его губам после поцелуя, и она чувствовала их горячий трепет. – Почему сказать не можешь?

– Не слушаются меня слова. Обыкновенный мужчина, люблю глазами, домики строю на песке и думаю, что они будут стоять вечно… И зачем тебе слова? Ты сама их много произносишь – на сцене, каждый день. Уже ведь не веришь им, да?

– О чем ты говоришь, милый мой, я не понимаю, – выговорила Аля. – Почему я не должна тебе верить?

– Дурак я, Сашенька моя любимая, – улыбнулся он. – Дурак в смятении. Забудь это все!

С этими словами он встал с дивана, на котором они сидели рядом, целуясь, и Аля встала тоже, потянувшись за ним. Наверное, Андрей хотел идти с нею в спальню, но поцеловал еще раз, прежде чем идти, – и забыл обо всем.

Она ни с кем его не сравнивала – его невозможно было ни с кем сравнивать, но все равно чувствовала: никто не может так обнимать, легко и крепко одновременно, ничьи пальцы, тонкие и ласковые, не сжимают плечи так сильно, что вскрикнуть хочется и тут же просить, чтобы сжимал еще.

Единственный раз вырвались у него слова о разлуке – вот в это мгновение, когда он прижимал ее к себе так, что в глазах у нее темнело.

– Не забудь меня, Сашенька, – произнес он таким голосом, что сердце у нее похолодело. – Скоро мы увидимся, время быстро пролетит, ты не забудь только.

– Ну что ты, Андрюша, – начала было она, пытаясь снизу заглянуть под очки, увидеть его ничем не скрытые глаза, – как же я…

Но он закрыл ей рот поцелуем и не дал ничего сказать. Да и что она могла сказать? Что ей никто не нужен, кроме него, что она его не забудет? Они так недолго были вместе, и этих повторяющихся, для всех одинаковых слов было слишком мало, чтобы пробиться друг к другу.

Что-то другое соединяло их сейчас – то, что не нуждается в словах.

– Андрюша, ты такой легкий, ты знаешь? – сказала Аля, когда они немного пришли в себя после первой, мгновенно налетевшей страсти.

Оказывается, они лежали на ковре, так и не дойдя до спальни, до уже расстеленной постели. То есть это она лежала на ковре, а Андрей вообще на полу, рядом с нею, подложив руку ей под голову.

– Легкий? – улыбнулся он. – Что значит – легкий? Пустой?

– Да нет, я не знаю, как объяснить. – Аля перевернулась на бок и поцеловала его в любимый, незагорелый выступ косточки под горлом. – Ты высокий, красивый, плечи у тебя широкие, руки сильные… Но ты весь такой легкий, что мне просто страшно! Ты, по-моему, не на самолете можешь в Барселону лететь, а просто так…

– На помеле, – улыбнулся он. – Как Баба-яга.

– Вечно ты, Андрюшка, – засмеялась Аля. – Невозможно с тобой серьезно говорить!

– А о чем ты хочешь со мной серьезно поговорить? – заинтересовался он. – Ну-ка, скажи, скажи! Только погоди, пойдем в спальню, там и поговорим серьезно, а то пол холодный и очень жесткий.

Он отодвигал ту незримую стену, которой Аля так боялась. Он шутил, смеялся, тормошил ее, не давая уснуть, и все сильнее горячил любовью – так, что она в конце концов забыла о сне.

– Не выспишься сегодня, милая моя, – говорил Андрей, лежа под нею, снизу к ней прижимаясь, гладя ее волосы и плечи. – Завтра будешь весь день сонная, плохо сыграешь коммунальную стерву, бедняжка моя. А потом придешь домой и уснешь легко, даже не заметишь. И вдруг я тебе приснюсь – то-то испугаешься!

– На помеле, – смеялась Аля. – Приснится мне, Андрей Николаевич, как летите вы на помеле над Барселоной и приземляетесь прямо на горе Монжуик!

– Да, – подхватывал он, – и падаю прямо в парк, среди Гаудиных фантазий! Ну, поцелуй меня еще раз… – Голос его стал тише, как будто ему не хватало дыхания, он напрягся и изогнулся под нею. – Еще хоть раз, любимая моя…