Под ударением - Сьюзен Зонтаг

Фисба Скажи, что так лучше. Пожалуйста!

Пирам Конечно, лучше. Нет нужды погибать.

Фисба Так будем праздновать. Выпьем шампанского! Выпьем местной «Колы»!

Пьют.

Пирам Наконец – свобода.

Фисба Но не швыряй банку на землю.

Пирам За кого ты меня принимаешь?

Фисба Прости. Правда – прости. Да, свобода.

Занавес

1991

Ответы в анкете

В мае 1997 года французский литературный журнал La Régle du Jeu («Правила игры»), издаваемый Филиппом Соллерсом, провел «международный опрос об интеллектуалах и их роли». Я была единственной американкой в списке респондентов, которым предстояло ответить на шесть нижеследующих вопросов.

1. Что означает для вас сегодня слово «интеллектуал»? Вы считаете себя интеллектуалом или отвергаете этот термин?

2. Кто из интеллектуалов вдохновлял вас и по-прежнему оказывает влияние на образ ваших мыслей?

3. Какова роль интеллектуалов в конце XX века? Полагаете ли вы, что их миссия завершена, или считаете, что перед ними всё еще стоит важная задача?

4. Много говорилось об ошибках интеллектуалов, об их слепоте и безответственности. Что вы думаете об этих обвинениях? Вы согласны или готовы оспорить критику?

5. Каковы, на ваш взгляд, главные препятствия для интеллектуалов в вашей стране – безразличие СМИ, хаос мнений, политические репрессии, или что-то еще?

6. Что вы считаете самыми неотложными задачами, самыми опасными предрассудками, самыми важными побудительными мотивами и первопричинами, самыми большими опасностями и величайшими интеллектуальными радостями современности?

У меня сложилось девять ответов на некоторые из заданных или, как мне показалось, подразумевавшихся вопросов.

1

Что означает для меня слово интеллектуал сегодня: в первую очередь конференции, круглые столы и обсуждения в журналах о роли интеллектуалов, в продолжение которых знаменитые интеллектуалы сходятся в едином мнении о несообразности, легковерии, бесчестье, склонности к измене, оторванности от жизни, устарелости и неизбежном или уже свершившемся исчезновении касты, о принадлежности к которой свидетельствует их участие в упомянутых собраниях.

2

Вижу ли я себя интеллектуалом (я вообще пытаюсь поменьше на себя смотреть) – это не имеет особого значения. Я откликаюсь, если меня так называют другие.

3

Будучи гражданкой страны, политическая и этическая культура которой поощряет и способствует усилению недоверия, страха и презрения к интеллектуалам (перечитываем Токвиля), страны с наиболее развитой антиинтеллектуальной традицией на планете, я отношусь к роли интеллектуалов не с такой томной усталостью, как мои коллеги в Европе. Нет, их «миссия» (как гласит ваш вопрос) не завершена.

Конечно, вряд ли следовало ожидать, что интеллектуалы в своем большинстве выступят против несправедливостей мира, становясь на защиту жертв, сражаясь с тираническим ханжеством. Большинство интеллектуалов так же склонны к конформизму – скажем, столь же неохотно протестуют против неправедных войн, – как большинство других представителей образованного сословия. Число тех, кто снискал интеллектуалам добрую славу – бунтарей, «голосов совести», – всегда было небольшим. Интеллектуалы, с полной ответственностью занимающие одну или другую сторону, выходящие за свои принципы на передовую (а не просто подписывающие петиции), встречаются гораздо реже, чем интеллектуалы, которые публично восхваляют ложные идеалы – осознанно или в силу бесстыдного невежества: на каждого Андре Жида, или Джорджа Оруэлла, или Норберто Боббио, или Андрея Сахарова, или Адама Михника найдется с десяток таких как Ромен Роллан, или Илья Эренбург, или Жан Бодрийяр, или Петер Хандке, и так далее.

Но могло ли быть иначе?

4

Хотя среди интеллектуалов встречаются люди всех мастей, включая националистов и религиозных деятелей, признаюсь, что меня привлекает именно мирская, космополитичная разновидность. «Безродный интеллектуал» – вот образцовая формула.

Под интеллектуалом я разумею «свободного» интеллектуала – человека, который, помимо его или ее профессионального, технического или художественного опыта, готов жить «жизнью разума» как таковой (а значит, защищает такой образ жизни).

Специалист может быть одновременно интеллектуалом. Но интеллектуал – это ни в коем случае не просто специалист. Человека можно назвать интеллектуалом, если он придерживается (или должен придерживаться) в беседе определенных принципов честности и ответственности. Это единственный незаменимый вклад интеллектуала в культуру: понятие дискурса, который перестал быть сугубо утилитарным, конформистским.

5

Сколько раз нам приходилось слышать за последние десятилетия, что интеллектуалы свое отжили или что имярек – это «последний интеллектуал»?

6

Как вчера, так и сегодня перед интеллектуалами стоят две задачи. Первая задача, образовательная, состоит в развитии диалога, в поддержке прав на выражение различных точек зрения, в скептическом восприятии высказываемых мнений. Последнее также подразумевает оппонирование лицам, для которых образование и культура сводятся к индоктринации идей («идеалов»), таких как любовь к своей стране или племени.

Вторая задача имеет характер противоборства. В течение двух последних десятилетий в развитых капиталистических странах наблюдаются устрашающие перемены в моральных установках. Отличительный признак этих изменений – дискредитирование всех форм идеализма, альтруизма как такового, высоких норм каждого рода, культурных и нравственных. Повсюду получает распространение идеология тэтчеризма, а средства массовой информации, призванные стимулировать спрос и потребление, проецируют некие идеи ценного и ничтожного, в соответствии с которыми люди во всём мире должны себя понимать. Так, интеллектуалов ожидает сизифов труд по олицетворению (и отстаиванию) норм мышления и дискурса, отличных от нигилистического мировоззрения, присущего СМИ. Под нигилизмом я понимаю не только нравственный релятивизм, не только сужение интересов, что мы наблюдаем среди образованной публики повсеместно, но и сравнительно недавнюю и еще более пагубную разновидность нигилизма, который воплощен в идеологии так называемой культурной демократии, – ненависть к превосходной степени, восприятие достижений как чего-то «элитарного», дискриминирующего.

7

Нравственный долг интеллектуала не бывает однозначен, потому что существует более чем одна «высшая» ценность, и могут возникнуть обстоятельства, при которых не соблюдаются все принципы, что безусловно олицетворяют собой благо, – то есть обстоятельства, при которых две ценности могут оказаться несовместимы.

Например, понимание истины не всегда облегчает борьбу за справедливость. И может показаться, что во имя достижения справедливости истину целесообразно подавить.

Хочется, чтобы не приходилось выбирать. Но если выбор (между истиной и справедливостью) необходим – как это, увы, случается, – интеллектуал, мне кажется, должен выбирать истину.

Увы, к такому выбору интеллектуалы (причем интеллектуалы, движимые лучшими побуждениями) склоняются крайне редко. Когда интеллектуал занимает ярко выраженную позицию, за порог, как правило, выставляют именно истину, во всей ее сложности.

8

Прежде чем участвовать в маршах или подписывать петиции, неплохо бы помнить, что, каковы бы ни были наши симпатии, мы не имеем права на публичное выражение мнения, если только не были в этом месте, не испытывали или не наблюдали непосредственно и на протяжении продолжительного времени – страну, войну, несправедливость, всё, о чем собираемся писать.

В отсутствие такого знания и опыта предписано одно – молчание.

9

Что касается самонадеянности – она хуже наивности –