Книга домыслов - Эрика Свайлер

Пибоди вернулся к чтению полученного от сына письма. Захария знал маршруты следования отца и имел обыкновение отправлять письма в города, в которые Пибоди часто заезжал. В меблированных комнатах в Таннерс-Ферри его ждала корреспонденция за несколько месяцев. Последнее письмо от сына пришло из Филадельфии. Июнь 1798 года. Пибоди скривился. Если бы он только знал, что Захария будет в Филадельфии, то не поехал бы в Нью-Касл, а встретился с мальчиком… с мужчиной, поправил он себя. Захария уже не тот юнец, которого он заставлял тренировать ловкость рук. Он уже вырос.

Пибоди осторожно засунул письмо в карман камзола. Он скучал по сыну, но зависть уколола его прямо в сердце. Рикетс был тем, кем он не смог стать из-за того злосчастного падения, когда работал у Астлея. Осторожно, чтобы ничего не забрызгать чернилами, Пибоди обмакнул перо в чернильницу и нарисовал сначала кривую и несколько пупырышков, а затем резко провел прямую линию. Прошло некоторое время, прежде чем он понял, что рисует мерзкое создание, которое Бенно вытащил из мертвой реки. Он с легкостью мог бы назвать его морским дьяволом и показывать в качестве диковинки. Пибоди обдумывал подобную возможность, но решил, что не воспользуется ею. Уж слишком неприятны были воспоминания об умирающей на берегу рыбе. Плохо дело.

Пибоди подул на рисунок. Пусть быстрее высыхают чернила. Мир меняется. К счастью, он с успехом производил всяческие преобразования.

«Новый потенциал, – думал Пибоди. – Все новое делает нас моложе».

Затея с «четой Ферез» оказалась удачной. Найдя в журнале свободное место, старик принялся чертить довольно подробный план речного судна. На нем должно всем хватать кают, также необходимо место для сцены. При этом у судна должна быть небольшая осадка, чтобы иметь возможность плавать по неглубоким рекам.

Пока Пибоди рисовал и мечтал, вереница фургонов ехала по извилистой дороге, которая тянулась вдоль реки Катоба. Оси скрипели, едва выдерживая такие нагрузки. Двери фургонов набухли, их часто заедало. Необычная влажность висела в воздухе туманом, а фургоны все двигались слепо вперед.

23 июля

О штормах в Напаусете особо распространяться не стоит. Достаточно лишь сказать, что неопасными и немощными они просто быть не могут. Даже поклонник театральщины, грома и молнии здесь будет бояться стать жертвой наводнения либо быть раздавленным рухнувшим деревом.

Ругаясь и скрежеща зубами, мы под проливным дождем взбирались по лестнице. Ручьи воды начали стекать с обрыва вниз, вымывая на своем пути прибрежную траву. Энола тащила меня за руку. Дойл бежал за нами.

– Замечательно, мужик! Просто замечательно! – крикнул он мне вдогонку.

Шторм такой мощи означает, что Халл-роуд уже затоплена, а поворот у школы стал непроходим для обычного транспорта. Все, кто не успел вовремя выбраться из порта, застряли там надолго. Если кто-то настолько смел, что рискнет прорваться, море плавающих на Мейн-стрит автомобилей, без сомнения, охладит его пыл.

Мы заскочили в дом.

– Здесь сидеть во время шторма нельзя, – сказал я.

Энола скрылась в кухне.

– Где у тебя штормовые свечи?

– Посмотри в шкафчике над холодильником.

Вторую половину моего ответа заглушил громкий треск. Дойл и я подняли головы. Энола выглянула из кухни. На потолке в гостиной образовалось темное пятно, штукатурка прогнулась, словно живот беременной женщины, с потолка закапало.

– Блин! – простонала Энола.

Пару секунд спустя струя дождевой воды ударила в пол с такой силой, что все мы подпрыгнули от неожиданности. А затем последовал безумный танец горшков, кастрюль, мисок, ведер – всего того, чем я уже много лет не пользовался и о существовании чего даже успел позабыть. Мы опорожняли емкости по мере их наполнения и ждали, когда польется в других местах. Это выбегание с полными и возвращение с пустыми емкостями продолжалось больше часа. Кожа на руках у нас сморщилась, мокрые волосы прилипли к головам.