Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Владимир Виноградов

Однако в тот день, когда они совместно рассматривали планы борьбы с террористами, в здании, где они находились, – служебной части канцелярии премьер-министра – произошел опять взрыв. Оба были убиты.

Хомейни назначил президентский совет в составе Рафсанджани, Ардебили и Няни (все политико-религиозные деятели высокого сана), премьер-министром – Няни. Объявили, что скоро будут выборы нового, третьего по счету, президента.

Снова аресты, аресты, облавы, расстрелы… За несколько месяцев после побега Банисадра, как сообщали, было расстреляно более 900 человек. И тем не менее взрыв за взрывом: убит генеральный исламский прокурор Нуддуси, такая же участь постигает ряд известных религиозных деятелей – ставленников Хомейни в провинции.

Когда в первых числах сентябре 1981 г. я вернулся в Тегеран, некоторые районы его было трудно узнать. У зданий штабов пасдаров, их казарм, исламских ревсоветов, министерств, не говоря уже о районе, где размещалось правительство, – уличные укрепления: каменные будки с бойницами, откуда торчат рыла пулеметов; бункеры из мешков с песком, в которых к прикладу автоматических винтовок припали пасдары; проезжая часть улицы исковеркана волнистыми ребрами – чтобы нельзя было развить скорость, автомобили ехали медленно, уродливо медленно переваливаясь с носа на корму (эти надолбы мы прозвали «тегеранские волны»), иногда эти «волны» делались такими высокими, что проезжать можно было только зигзагами. Одним словом, повсюду напряженная атмосфера. И действительно, то в одной, то в другой части города, иногда днем, прямо днем на оживленной, полной народу улице взрывалась граната, бомба – убитые, раненые…

Исламская республиканская партия и «хезбаллахи» валили все на моджахедов и другие левые организации. Но уж слишком они усердствовали в этих быстрых и немедленных обвинениях. У иностранных послов западных и ближневосточных стран складывается мнение, что нельзя все приписывать моджахедам, в стране действуют самые разнообразные силы, в том числе и в правящих кругах, – в борьбе за власть.

Несмотря на значительный урон, который понесло политико-религиозное руководство страны, главная фигура осталась у власти и ее позиции стали еще прочнее – это Хомейни, его непосредственное окружение и те, кто ему предан и не может претендовать на какое-либо равенство с ним. Правда, становилось известным, что «великие аятоллы» не очень-то были довольны таким разворотом событий. Они считали, что Хомейни слишком много берет на себя в интерпретации ислама, что его линия на вовлечение духовенства в управление государством ведет лишь к усилению ответственности за все, что происходит в стране, и, наконец, такая активизация политической роли духовенства просто становится физически опасной для духовных деятелей.

У Хомейни и тех, кто вокруг него, видимо, была другая точка зрения: с политической арены устранена не только либеральная буржуазия и кое-кто из конкурирующих религиозно-политических деятелей. Остается очень опасный соперник – моджахеды, самая боевая левая организация, если ее ликвидировать – с остальными левыми справиться будет легче. Тогда можно было говорить о полном и нераздельном господстве духовенства во внутренней жизни Ирана.

Следующим объектом для подавления были «моджахеды» – боевая сплоченная группа левых взглядов, не отрицавших ислама, но выступавших за коренное переустройство общества. Она представляла, с точки зрения духовенства и тех, кто лепился вокруг него, пожалуй, наибольшую опасность. К моджахедам примыкала значительная часть революционной молодежи, верившей в ислам как учение о социальной справедливости. Ведь само духовенство никаких мер для установления социальной справедливости не предпринимало. А у моджахедов – конкретная программа, основывающаяся, как они говорят, на Коране.

И вот уже на улицах устраиваются нападения на демонстрации моджахедов. Дело, как всегда, доходит до спровоцированных вооруженных столкновений. На улицах – уже кровь тех, кто делал революцию. На моджахедов обрушивается лавина обвинений в измене исламу, родине, предательстве, шпионаже.

Моджахеды не сдаются, из всех оппозиционных режиму сил они проявляют наибольшее упорство. Несмотря на официальный запрет, на улицах можно видеть девушек и молодых парней, из-под полы продающих свою боевую газету «Моджахед». Облавы следуют за облавами, но организацию вытравить не удается. Тогда власти прибегают к методам варварского устрашения: на глазах родителей вешают 12—14-летних «моджахедов», захваченных с оружием. По всей стране проносится глубокая, с болью волна возмущения. Но в ответ – новые расстрелы, аресты. Часто моджахеды, чтобы не подвергаться зверским пыткам, подрывают сами себя гранатами, когда оказываются в безвыходном положении. Казалось бы, уже вот все – разгромлено. Но в ответ – вдруг мощный выход на улицы десятков тысяч моджахедов с оружием, следуют нападения на штабы пасдаров, «хезболлахов», подожженные автомашины на улицах. Вновь стрельба. Но всем понятно: моджахеды живы, не сломлены. Действия, конечно, с отчаяния, иногда неразумные, но последовательные с точки зрения логики борьбы, которая ведется против них.

Конечно, не избежала своей участи Народная партия Ирана (НПИ), или, как ее еще называют, «партия Туде». Она так же, как федаи и моджахеды, полностью поддержала революцию, затем смирилась с ее трансформацией в «исламскую» революцию, выступала в поддержку режима, даже объявила религиозно-политическое духовенство «революционными демократами», хотя и подвергала его критике за непоследовательность, за нападки на Советский Союз, на коммунизм.

Если НПИ пока не представляла опасности для режима, то потенциально она могла ею стать. С ней было решено покончить в последнюю очередь. Небольшие налеты, наскоки начались с первых месяцев после революции, подготавливалась, так сказать, почва для разгрома.

После нанесения успешных сокрушительных ударов по федаям и моджахедам – наиболее сильным в физическом плане противникам режима – справиться с НПИ было легче.

Решающий удар по ней был нанесен летом 1982 г. уже после моего отъезда из Ирана.

Левое движение в Иране сыграло решающую, ударную, т. е. главную роль в иранской революции 1979 г. И в этом его историческая заслуга. Оно, однако, в силу конкретных условий страны и исторических причин не смогло объединиться и повести за собой народ в самый сложный для любой революции период – послереволюционный. Оно было физически разбито их идейными противниками и подавлено.

Свершилась «третья революция».

Встав единолично у власти, духовенство, тем не менее, не представляло собой группировку с полным единомыслием. Мы уже упоминали о борьбе с аятоллой Шариат-Мадери – старшим среди «великих аятолл», который был главой исламской общины Ирана до приезда Хомейни из ссылки. Его начали всячески компрометировать за связь с шахом и его властями. Затем Шариат-Мадери фактически посадили под домашний арест в Куме, т. е. не дали ему ни выступать перед своими приверженцами, ни принимать посетителей.

В начале января 1980 г. в Куме разразился скандал: сторонники Шариат-Мадери устроили погромы, требуя освобождения его из-под домашнего ареста. Побили магазины, дома, двинулись к дому Хомейни. На защиту поспешили пасдары, армейские части. Узнав о стычках в Куме, азербайджанцы – сторонники опального аятоллы в Табризе – вновь захватили радио и телевизионную станцию. Конфликт вспыхнул с большой силой. Выступление власти подавили, объявили: «Вчера, дескать, когда стало известно о готовящемся выступлении, Шариат-Мадери попросили обратиться к своим сторонникам с просьбой воздержаться от выступлений, но он отказался это сделать. Так вот: сегодня от него уже потребовали, чтобы он не поддерживал «контрреволюционеров», не то…»