Неугомонная - Уильям Бойд

— Чашку чая. Лили, дорогая?

— Пожалуйста, если можно.

Было ясно, что сейчас Лили Фитцрой самое время исчезнуть.

Еве понадобился день или два, чтобы решить, как это сделать. В Лондоне под бомбежками, предположила она логично, люди должны были постоянно терять то, что им принадлежало. Что делали те, чьи многоквартирные дома рушились и горели, пока они прятались в подвальных убежищах, одетые лишь в нижнее белье? Вы рано на заре после сигнала «отбой воздушной тревоги» вылезаете из подвала в пижаме или ночной рубашке и обнаруживаете, что все, чем вы владели, уничтожено. Лондонский «блиц», а теперь эти ночные налеты, все это тянется с сентября 1940 года, уже больше года, и многие тысячи людей погибли или пропали без вести. Ева знала, что дельцы «черного рынка» эксплуатировали мертвых, делая так, что они «жили» еще какое-то время, чтобы получать продовольственные талоны и купоны на горючее. Может быть, здесь был шанс и для нее. Итак, она стала просматривать газеты, отыскивая сводки самых тяжелых бомбежек с большим количеством жертв — сорок, пятьдесят, шестьдесят человек погибших или пропавших без вести. Через день или два в газетах помещали их имена, а иногда и фотографии. Она начала искать молодых женщин одного возраста с ней, пропавших без вести.

Через два дня после встречи с Блайтсвудом был большой налет на доки в Ист-Энде. Они с миссис Дэйнджерфилд пересидели его в бомбоубежище в саду. В ясные ночи бомбардировщики следовали вверх по извилистой ленте Темзы в поисках электростанций в Баттерси и в Лотс-Роуд в Челси и сбрасывали бомбы где-то поблизости. Поэтому на жилые районы Баттерси и Челси падало очень много бомб.

На следующее утро Ева услышала по радио сообщение о налетах на Ротерхайт и Дептфорд — все улицы сровняли с землей, все жители эвакуированы, многоквартирные дома сожжены и разрушены. В вечерней газете об этом сообщалось подробнее, там даже поместили небольшую карту наиболее серьезно пострадавших мест и первый список погибших и пропавших. Ева высматривала — понимая, как это омерзительно, — целые семьи, группы по четыре, пять человек с одной и той же фамилией. Она прочла о жилом массиве благотворительного траста в Дептфорде — три здания почти полностью разрушены, прямое попадание в одно из них, в «Карлисли-Хаус» — есть опасение, что погибло восемьдесят семь человек. Семейство Уэст — три человека, Финдли — четыре человека, двое из которых — маленькие дети, и самое страшное — супруги Фэйрчайлд и их пятеро детей: Сэлли — двадцать четыре года, Элизабет — восемнадцать лет, Седрик — двенадцать, Люси — десять и Агнесс — шесть. Никто не найден, все предположительно погибли, погребены под развалинами, надежда, что кто-либо из них выжил, ничтожна.

На следующий день Ева доехала на автобусе до Дептфорда и стала искать «Карлисли-Хаус». Она нашла обычный дымящийся лунный пейзаж развалин: холмы битого кирпича, откосы шатающихся стен и открытые сквозь эти стены проемы комнат, в некоторых из которых был виден бледный колеблющийся свет все еще горевшего в местах обрыва газопровода газа. Развалины уже обнесли деревянными заграждениями, охранявшимися полицией и добровольцами из гражданской противовоздушной обороны. За заграждениями собирались небольшие группы людей, обсуждавших бессмысленность и безумие, страдания и трагедии. Зайдя в ближайший дверной проем, Ева достала свой паспорт, а потом пошла по линии заграждения как можно дальше от людей и как можно ближе к горящему газу у обрыва газовой магистрали. Быстро надвигался зимний вечер, и бледные языки пламени становились ярче, приобретая оранжевый цвет. Темнота означала, возможно, еще один налет, и бормотавшие что-то группы соседей, уцелевших и зевак стали расходиться. Когда Ева убедилась в том, что за ней никто не наблюдает, она осторожно кинула свой паспорт в огонь. Она задержалась на мгновение и посмотрела, как его страницы вспыхнули, скрутились и исчезли в пламени, после чего повернулась и быстро ушла.

Ева вернулась домой в Баттерси и сказала миссис Дэйнджерфилд с почтительным вздохом, что опять получила новое назначение — «опять в Шотландию» — и что ей нужно уезжать сегодня же вечером. Она заплатила хозяйке за два месяца вперед и покинула ее с веселым и счастливым видом.

— По крайней мере ты будешь вдали от этих налетов, — с завистью заметила миссис Дэйнджерфилд и чмокнула ее в щеку на прощание.

— Я позвоню перед тем, как возвращаться, — сказала Ева. — Возможно, это будет в марте.

Она переночевала в гостинице у вокзала Виктория-стэйшн, а наутро стукнулась лбом о грубую кирпичную стенку в проеме окна так, чтобы рассечь кожу до крови. Она обработала рану, наложив на нее вату и заклеив пластырем. Потом села в такси и доехала до полицейского участка в Ротерхайте.

— Чем мы можем помочь вам, мисс? — спросил дежурный констебль.

Ева растерянно огляделась, изображая из себя все еще находившуюся в шоке.

— В больнице сказали, что мне нужно прийти сюда. Я из «Карлисли-Хауса», на него был налет. Меня зовут Сэлли Фэйрчайлд.

К концу дня у нее уже были временное удостоверение личности и продовольственная книжка с купонами на неделю. Ева сказала, что ее приютили соседи, и дала адрес вблизи развалин. Ей посоветовали обратиться в управление Министерства внутренних дел на улице Уайтхолл в течение недели для того, чтобы выполнить все формальности. Полицейские вели себя очень сочувствующе, Ева немного поплакала, и они предложили довезти ее до временного пристанища. Ева сказала, что она собирается встретиться с друзьями — «хотя, все равно, спасибо» — и навестить нескольких раненых в больнице.

Таким образом, Ева Делекторская стала Сэлли Фэйрчайлд. Наконец-то она обрела имя, которого не знал Ромер. Цепь была разорвана, но она не была уверена, что сможет долго продержаться со своим новым именем. Еве начало казаться, что Лукас получал некое извращенное удовольствие от ее способности уходить от преследования — «Это я ее так хорошо научил». Но Ромер всегда будет думать: «Как мне найти Еву Делекторскую теперь?»

Она постоянно помнила об этом и понимала, что ей еще многое предстояло сделать, чтобы почувствовать себя хотя бы наполовину в безопасности. И Ева завела привычку начинать свои вечера — покуда еще были деньги — с выпивки в лабах, ресторанах и барах более высокого класса. Она понимала, что те несколько дней, которые она прожила в отеле, ничего при этом не предпринимая, были самыми безопасными. Но стоит ей только поступить хоть на какую-нибудь работу, как система безжалостно заявит свои права на нее и задокументирует ее существование. Она ходила в кафе «Ройяль» и в «Челси арт клуб», в бары «Савой», «Дорчестер» и в «Белую башню». Многие подходящие мужчины угощали ее выпивкой и приглашали куда-нибудь сходить, а некоторые безуспешно пытались поцеловать и приставали к ней. Ева познакомилась с польским летчиком-истребителем в пивном подвале на Лестер-скуэр и встретилась с ним два раза, прежде чем решила, что он ей не подходит. Она искала кого-нибудь особенного — хотя сама не представляла кого, — но была уверена, что узнает его в ту же самую минуту, как они повстречаются.

Спустя примерно десять дней после того, как она стала Сэлли Фэйрчайлд, Ева оказалась в «Дубовом сердце» на Маунт-стрит, в районе Мэйфэр. Это был простой паб, но бар в нем был очень уютный, весь в коврах, на стенах эстампы на спортивные темы и всегда живой огонь в камине. Ева заказала джин с оранжадом, нашла место, закурила и сделала вид, что разгадывает кроссворд в «Таймс». Как всегда, в баре было несколько военных — все офицеры, один из которых предложил ей с ним выпить. У Евы не было желания знакомиться с британским офицером, поэтому она объяснила ему, что ждет своего ухажера, и он оставил ее в покое. Через час или чуть более того, когда она подумывала уже о том, чтобы уйти, за столик рядом с ней сели три молодых человека в темных костюмах. Они были в веселом настроении, и, послушав их минуту-другую, Ева поняла, что они говорили с ирландским акцентом. Ева пошла к стойке, чтобы заказать еще выпить, и уронила газету. Один из молодых людей — круглолицый и с тонкими усиками — поднял ее. Они встретились взглядами.