Христианство и страх - Оскар Пфистер

Усиливает страх учение о первородном грехе, согласно которому каждый человек разделяет грех Адама и Евы. Согласно католическому учению, спасение недоступно тому, кто умер некрещеным, – такие люди несут бремя первородного греха и не имеют доли во спасении, дарованном смертью Иисуса[383]. Церковного учения о судьбе младенцев, умерших некрещеными, пока не существует. Некоторые мыслители верят, что души таких детей отправляются в ад, однако, например, Игнац Клуг не в силах приписать подобное деяние милосердному Богу; другие считают, что такие младенцы сразу достигают блаженного созерцания Бога, что Клуг находит слишком мягким и поэтому безосновательным; а третьи присуждают им в потустороннем мире чисто естественное блаженство, и это Клуг считает справедливым, ибо Спаситель во время своего земного пути проявлял добросердечие по отношению к детям. Противоположность этому – учение Августина о первородном грехе, согласно которому через грехопадение Адама человек стал неспособен к добру и потому обречен на смерть[384].

Усиливает страх и представление о смертном грехе, под которым понимается любое нарушение важных нравственных и культовых требований[385], то есть любой грех блуда; любой пропуск воскресного богослужения без уважительной причины; чтение книг, запрещенных Церковью. Такие деяния влекут за собой вечное проклятие, если божественная заповедь была нарушена осознанно и с четкой решимостью[386]. Но в таинстве исповеди можно получить отпущение даже смертного греха[387].

Католичество порождает страх двумя путями: оно непрестанно пугает и детские души, и умы взрослых, а еще в высшей степени сковывает все внешние и внутренние проявления жизни; это относится и к влечениям, преимущественно сексуальным (целибат), и к возвышенной деятельности духа, – прежде всего к свободному мышлению и самоопределению. Католичество часто полностью устраняет эти стремления, делая человека частью толпы.

Мы уже говорили об ужасных образах смерти, которые обрушиваются на ребенка во всем, что тот видит и слышит. Часто испугать малыша до дрожи может всего лишь картинка со скелетом, и я часто видел, как напуганные дети даже не могли уснуть; и тем не менее в церквях их заставляют смотреть на черепа и кости, прикрытые лишь отчасти или выставленные на всеобщее обозрение. В «Ave Maria» постоянно напоминается о смертном часе. Частое «miserere nobis!» («Помилуй нас!») на литургии должно пробуждать мучительное чувство того, что человек жалок, и если не вымолит вмешательство Бога или небесных посредников, обречен на гибель. Бесчисленные картины, заполнившие церкви и капеллы, то кое-как, то с талантом, но всегда с большим садизмом живописуют дьявола, злых духов, адские мучения и чистилище – и должны вызывать крайнее беспокойство у молодых. В своей работе аналитика я очень часто встречал детей, предрасположенных к неврозам и уже испытавших, благодаря этим авторитетнейшим картинам, шок с губительными последствиями. Тяжелое потрясение, склонность к страху, проявленный испуг – вот что возникает при виде грубых картин с дьяволом, судом и адом даже тогда, когда предрасположенность к страху не столь сильна. Мои наблюдения за детьми католиков показывают: есть множество ревностных воспитателей, которых нельзя не обвинить в нанесении значительного вреда детским душам с помощью религиозных представлений, вызывающих ужас. Разумеется, умелые католические воспитатели не дадут причинам страха проникнуть так глубоко, чтобы впоследствии этот страх нельзя было унять. Основательные знания теории глубинной психологии в применении к образованию могут помочь в снижении этой серьезной опасности.

В свете теории страха эти представления – дьявол, чистилище, ад, – оказываются порождениями страха и возникают при осмыслении, когда безотчетный страх пытается стать слабее с помощью установления объекта. Эти фантазии – неудачные попытки исцелиться, возможно, приведшие к серьезным и даже пагубным последствиям. Их формы отчасти обусловлены разными предшествовавшими впечатлениями и представлениями. В любом случае, чтобы не быть поверхностными, вернемся от порождения ужаса к созданию предрасположенности к страху, лежащему в его основе.

Психология страха учит тому, что реальные причины страха лежат в мощных блокировках любви и жизненных сил. И она обнаруживает, что огромный корпус запретов и отрицаний, формирующий часть католической веры, на деле создает для вытеснения столь благодатную почву, что если та и уступает в этом буддизму, то самую малость. Уже обычный католик стеснен далеко идущими требованиями аскезы. Протестанты не находят в Евангелиях никаких подобных указаний. Все чувственные деяния, и прежде всего эротические, окружаются резкими запретами, предупреждениями и угрозами. Ранние христиане такого и представить себе не могли. Иисус считал плотский союз мужчины и женщины божественным установлением и велением, данным свыше; католичество, напротив, относится к эротической сфере с подозрением, и половое влечение для него грешно само по себе. Половые органы – pudenda, непристойность, причина стыда. Апостол Павел ставил безбрачие выше брака, отчасти из-за истерии и уверенности в близости Второго Пришествия; эта оценка серьезно усилилась, когда ожидание неминуемого конца света исчерпало себя. Для некоторых из самых авторитетных учителей Церкви брак сам по себе отвратителен. Святой Иероним провозглашает: «Святой Петр смыл грязь брака (!) кровью мученичества»[388]. Не только монахи и монахини идеал католика, но и священники еще до Григория VII должны были подчиниться церковному требованию целибата. Священников, не желавших расставаться с супругами, убивали в алтарях, на ступенях которых насиловали их жен[389]. При этом во времена Реформации к священникам, не соблюдавшим целибат, проявляли значительную терпимость. Епископы обязали священников платить налог на внебрачных детей; доход был значителен. Тридентский собор наложил анафему на всех, кто отрицал, что девственность и целибат лучше брака[390]. Даже таинство Брака не смогло улучшить положение.

Страх грозит детям католиков еще сильней: с одной стороны, их внимание насильно привлекают к сексу, а с другой стороны, на всю сферу влечений, получающих столь пристальное внимание, налагаются тяжелейшие угрозы. В Ave Maria поется о «плоде чрева Девы» и о Непорочном зачатии. Так вызывается интерес к сексу – правда, сомнительным педагогическим методом. Вопросы на исповеди – обычная практика; они не только оказывают ненужное давление на любопытство и вожделение, но также создают знания и представления, которые потом приходится блокировать с помощью предупреждений и угроз. Таким образом, это часто приводит к сексуальным навязчивым идеям, которые под влиянием средств устрашения получают больше энергии и усиливают страх. Я говорил со многими католиками, которые, когда импульс наконец прорывался, как и должно было произойти, впадали в пронизанное страхом отчаяние. Но мне встречались и католические духовники, которые, осознавая серьезность опасности, мягко и с пониманием боролись с сексуальными пороками. Точку зрения, согласно которой пороки должны преодолеваться только при освоении приемлемых компенсаций, доставляющих радость[391], я еще не встречал ни у кого из них, но иногда они бессознательно действуют в рамках этого основного закона любого коррекционного воспитания и душепопечительства. Да, под католицизмом мы понимаем историческую реальность, а не только идею, и должны открыто признать, что в подходе католиков к сексуальному воспитанию кроется гигантский источник пагубного страха.