Акушер-Ха! - Татьяна Соломатина

— Я ушла от Миши.

— Знаю уже. Виталик по секрету всему роддому рассказал. Ты уверена?

— Ну, на то и расчёт был, что Виталик всему свету… Увереннее не бывает. Это не моё решение. Это свыше. Кому-то надоело, что я… Лень рассказывать. Кто-то — не мужчина. И не человек. Не смотри на меня, как на юродивую. Нет, я, конечно, юродивая, но ты на меня так не смотри! — Наташка делала круглые глаза. — Пока Миша пыжит щёки в надеждах, что я перебешусь, и «делает лицо» перед окружающими, новость начала самостоятельную жизнь. Это ерунда, короче. Часть плана. Главное, что вчера я приняла окончательное и бесповоротное, прости за банальность, решение. Ради которого развалили вселенную… Шутка, шутка! Метафора! А то у тебя сейчас глаза из орбит выскочат. И не делай сочувственное лицо и не задавай глупых вопросов. Я хочу жить, понимаешь? Чтобы свежий воздух полной грудью. Чтобы не привычно вкусно, а непривыкаемо сладко. Чтобы всё и ничего. В общем, сложно объяснить. Такое ощущение случается нечасто. Да и не со всеми. Разве в детстве. А потом забывается. Я, к несчастью, помню. Или к счастью? Поэтому и не могу жить так называемой нормальной жизнью.

— Какое ощущение?

— Всё и ничего. Как будто падаешь в бездну, одновременно взлетая в небо. Совершенно ангельское и демоническое… Мгновение и вечность. Забей! — Женька рассмеялась, глядя, как подруга морщит лоб, пытаясь представить.

— Ну, ты всегда была немного не такая.

— Да. Я — не такая. Поэтому не тем приношу лишь разочарование. Поэтому мне нужен такой. Такой же нетакой.

— Всё или ничего?

— Всё и Ничего. Никогда и Навсегда. И что-то ещё… Да не смотри на меня так. Я не чокнулась. В секту не подалась. Зачем дураку секта? Знаешь, я просто ощущаю иначе, чем другие. Вернее, все так могут, но у них есть счастье забытья. А у меня — несчастье живой памяти. Счастье несчастья. Сегодняшняя кесарская… Её муж. Вот они — те, кто проживает непрожитое. Они нашлись. И живут последний раз, чтобы дальше всегда быть вместе. Вечно. И этим уже от них веет. А люди ходят мимо них, разговаривают с ними и ничего этого не чувствуют. А я не просто чувствую. Я заглядываю туда. Там звёздный ветер. И я хочу туда, но не одна. Потому что если я нырну туда сейчас, то буду в вечном одиночестве. Это моя последняя жизнь. Мой последний шанс. Мой дополнительный бонус. Мой ещё один билет на карусель от Отца, слишком любящего своё не в меру капризное и своевольное дитя. Хотя Он знает, что девочка обязательно навернётся с лошадки и сломает себе ногу. Это так мучительно — знать, что твоё создание страдает. Понимать, что оно вредит себе, и страдать больше создания, разрешая и разрешая ему страдать. Короче, где-то именно сейчас, именно на этой планете пересекутся бесконечные множества. Любовь — как вспышка сверхновой. «Если звёзды зажигают…» Я не знаю, как говорить об этом человеческим языком. Наташка, ты веришь во Спасение? В то, что мы когда-нибудь никогда не умрём?

— Я ничего не понимаю, но я люблю тебя. И верю, — серьёзно сказала Наташка.

— Спасибо, Наташа.

— Мне-то за что?

— Я не тебе. Это просьба.

Наташка молча покрутила пальцем у виска.

Они ещё пару часов болтали обо всём на свете, прежде чем разойтись удивительно просветлёнными. Это так редко случается с женщинами… Впрочем, настоящая дружба, как и настоящая любовь, — сущности бесполые.

Как дождь. Как ветер. Как Бог.

* * *

«Не тормози резко на обледенелой брусчатке! Не тормози резко на обледенелой брусчатке! Не тормози резко на обледенелой брусчатке!»

Проклятый внутренний голос. Он всегда появляется когда захочет, и, как правило, слишком поздно. Всего лишь за мгновение до.

Мгновением после раздался страшный металлический скрежет, и мир разлетелся вдребезги.

Она умирала от холода и голода в каменной пещере, потому что Он не вернулся, а она не умела сохранять огонь и добывать себе пищу.

Она умирала от горя и отчаяния, потому что Он не вернулся из Крестового похода, а она не умела жить без него.

Она умирала от боли и страха, потому что Он ушёл, а она не умела жить без Него.

Она умирала на операционном столе, потому что Он боялся, что она умрёт, а она не умела жить без Его уверенности и смелости…

Она умирала тысячи тысяч раз, зная Его.

Она умерла, и маленькие смешные башмачки стали такими ненужными.

Она умерла в страшном металлическом скрежете жалости к кармическим несоответствиям, так и не узнав Его.

И мир разлетелся вдребезги… Ему незачем стало быть… И Его не было Вечность…

А через мгновение…

……………………………………………………

В начале сотворил Бог небо и землю.

Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною; и Дух Божий носился над водою.

И сказал Бог:

— Блин! Коза драная, какого ж ты так носишься?! Эй, девочка! С тобой всё в порядке?

«Господи, как же я устал сдыхать! — возопил Женькин внутренний голос. — Ты, как справедливо заметил этот поп в кепке и очках, коза драная, хотя бы не помнишь ничего. А я — твой вселенский код, многоголосье «я», твою мать! Именно я помню холод, голод, горе, отчаянье, боль и страх этих тысячей тысяч раз, и эти нелепые маленькие башмачки, и этот свежий, как бесконечная древность, страшный металлический скрежет, и ожоги от искр сварки, которой твоё мёртвое тело вырезали из этой жестянки! И Его, в очередной раз разнёсшего эту Карусель на куски, чтобы спасти своё Создание. Чтобы спасти Творение. Чтобы взять в свою руку ладошку любимого ребёнка, неотъемлемую частичку себя! Взять и опять отпустить!»

— Прекрати истерику! Я почему-то на сей раз всё отчетливо помню, — сказала Женька престарелому водиле, который вынырнул неожиданно из-за поворота прямо у неё перед носом. — Ты что, совсем ничего не видишь? Я на главной, идиот!

— Так я думал, успею, — развёл руками пожилой дядька. — А ты скорость прибавила, я чуть не обделался, а ты как затормозишь. Я подумать только успел: «Поделом мне». А тут такой грохот раздался. Как будто небоскрёб где-то рядом взорвали, а не две жестянки стукнулись. Я даже на секунду глаза закрыл со страху и как будто вырубился. Выскочил — и ничего. Тютелька в тютельку затормозила. Даже не «поцеловались». Не могу понять, что грохотало-то? А ты вроде как окаменела. Я и заорал с перепугу. Извини за «козу».

— Ладно, вали отсюда быстрее, дед. Мне тут выпить надо и беседу добеседовать. И в следующий раз аккуратнее. Не все «козы» и «тёлки» на крутых тачках вменяемые. И это… Свечку поставь. Хочешь в церкви, а хочешь — себе в задницу. Главное, когда зажигать будешь, повторяй: «Спасибо! Спасибо! Спасибо!»

«Чайник» не заставил повторять дважды и, усевшись в свои видавшие виды «Жигули», быстро унёсся в вечерние сумерки.