Бульдожья хватка - Роберт Бейли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Подошел Билли Дрейк и заключил сына в медвежьи объятия.
– Сын, я тобой горжусь.
Рик был совершенно ошеломлен. Девяносто миллионов долларов?
Когда читали вердикт, в зале стоял легкий шум. Сэм Рой Джонсон прочитал, как распределяется сумма – тридцать миллионов за смерть Боба Брэдшо, тридцать миллионов за смерть Джинни Брэдшо и тридцать миллионов за смерть маленькой Николь, – но слова его тонули в общих вздохах и восклицаниях. Журналисты одновременно кинулись к двойным дверям – каждый хотел сообщить новость первым.
Зал суда превратился в вертеп. Незнакомые люди хлопали Дрейка по спине, на Профессора набросились с поздравлениями. Это был прекрасный шквал эмоций. Но чего-то не хватало. Рику так хотелось увидеть ее. Где она? Он привстал на цыпочки, обшарил глазами толпу – ее нет. Тут на его плечо легла рука.
– Ищете кого-то? – Дон улыбнулась, хотя глаза покраснели от слез. – Поздравляю, вы это заслужили…
Но Рик заглушил ее слова поцелуем. Вся энергия, стресс и муки последних трех дней выплеснулись наружу. Сейчас ему хотелось одного – быть с Дон. Он не сразу понял, что на его поцелуй она ответила поцелуем.
– Я люблю тебя, – прошептала Дон. – Надо было сказать об этом раньше, но…
Рик снова прервал ее поцелуем:
– Никаких «но». Я тоже тебя люблю.
– Эй, детки, вам надо в отдельную комнату.
Они обернулись – им улыбался Боцифус Хейнс. Он протянул Дрейку сигару, секунду помедлил и передал вторую Мерфи. Потом обнял обоих и сунул себе в рот третью, еще длиннее.
– Хороший конец – это Боцифус любит.
* * *
Уиллистоун схватил Тайлера за горло.
– Чтобы завтра подал апелляцию, импотент херов!
Джек хотел сказать что-то еще, но вдруг его лицо втиснули в полированный стол ответчиков, а руки заломили за спину. Он посмотрел налево – рядом с полицейским стоял светловолосый мужчина.
Пауэлл шагнул вперед.
– Мистер Уиллистоун, от имени окружного прокурора Таскалусы рад сообщить вам, что вы официально… – Эмброуз наклонился и понизил голос, чтобы, кроме Джека, его никто не услышал, – …в полной жопе.
Арестуемый изумленно раскрыл глаза. Пауэлл улыбнулся. Полицейский достал из кармана наручники и нацепил на кисти Джека.
Эмброуз расплылся в улыбке, и полицейский громко объявил:
– Мистер Уиллистоун, вы арестованы за шантаж и давление на свидетелей. Вы имеете право хранить молчание…
* * *
Через несколько минут представители победившей стороны вышли из зала суда, замелькали вспышки. Рик и Дон вышли первыми, за ними – родители Дрейка. Потом целая процессия бывших студентов и коллег Тома; все они перед уходом жали ему руку. Тут же змеей просочился декан Ламберт, он шел быстро, не поднимая головы. Но журналисты ждали Макмертри.
Он держал за руку Рут Энн и медленно спускался по ступеням здания суда. Том решил, что поедет на ферму к Рику – его мать пригласила всех отпраздновать победу, – а уже оттуда к Биллу Дэвису. Едва ли уролог вынесет столь же хороший вердикт, как присяжные, но сейчас думать об этом не хотелось. Как будет, так и будет.
Перед Профессором, раздвигая толпу, шел Боцифус Хейнс. Рядом с Томом шагал Арт Хэнкок – он выглядел не менее счастливым, чем сам победитель. А сбоку шли десять мужчин в синих спортивных куртках, у каждого на среднем пальце правой руки – кольцо. Такое же носил и Том. На кольцах было написано: «Чемпионы страны, 1961 год». Все они остались поддержать старого товарища до конца.
– Профессор Макмертри, что вы чувствуете, добившись крупнейшего вердикта в истории округа Хеншо?
– Профессор, считаете ли вы, что сегодня отомстили юридической школе за то, что пять месяцев назад вам пришлось уйти в отставку?
– Профессор, хотите ли что-нибудь сказать в адрес юридической школы или университета?
Вопросы сыпались со всех сторон, Тома слепили вспышки камер. Для подобного внимания он совсем выдохся.
На помощь пришел Хейнс: он поднял руки и переключил внимание на себя.
– На все ваши вопросы Профессор ответит в свое время. Но как его поверенный скажу, что я рекомендую ему не отвечать на вопросы о юридической школе, потому что с ее представителями нам предстоит серьезный разговор.
Бо стал прокладывать путь сквозь толпу, за ним шли Том и вся его свита.
Том уже почти вышел из окружения любопытных, но тут до его слуха долетел один вопрос:
– Профессор, как шестидесятивосьмилетнему преподавателю права, который борется со смертью и который не выступал в суде сорок лет, удалось добиться крупнейшего вердикта в истории Западной Алабамы?
Чувствуя, что адреналин на исходе, Томас Джексон Макмертри повернулся, взглянул на людей и перевел взгляд с их жаждущих лиц на журналистку, задавшую этот вопрос. Это была та самая, что накинулась на него сразу после его ухода в отставку. Над только что бурлившей толпой нависла полная тишина.
Том переглянулся с идущим рядом судьей Хэнкоком и негромко спросил:
– Что всегда говорил Август в вестерне «Одинокий голубь»?
Кок улыбнулся, расплылся в улыбке и Макмертри. Он повернулся к журналистке и ответил ей словами отставного техасского рейнджера Августа Маккрея:
– Чем старше скрипка, тем слаще музыка.
На северной оконечности фермы Хейзл Грин между двумя вишневыми деревьями укрылось семейное кладбище Макмертри. На площадке шесть на шесть метров – три надгробных плиты. Том постоял возле каждой, провел пальцами по буквам.
Саттон Уинслоу Макмертри
5 июля 1908 года – 9 мая 1979 года
Рене Грэм Макмертри
6 декабря 1910 года – 25 мая 1992 года
Джули Линн Роджерс Макмертри
16 марта 1943 года – 17 апреля 2007 года
По пути из дома Профессор сорвал свежие дикие цветы, которые так любила Джули, и сейчас он положил их на ее могилу, как и на могилу мамы и папы. Чуть отойдя назад, он взглянул на прекрасное голубое небо, вдохнул аромат цветов. Потом повернулся и подошел к краю площадки, где лежала еще одна могильная плита.
Маленькая, без дат, даже без фамилии. Том утер слезу и посмотрел на камень, под которым покоился его друг. Надпись была кратка и красноречива.
МАССО, бойцовый пес
– Первый раз меня цитируют на памятнике.
Том повернулся на звук знакомого голоса. Это подошел Боцифус и положил огромную руку на плечо Профессора.
– Хотите рассказать? – спросил он негромко.
Макмертри кивнул, и ком подкатил к горлу, когда он вспомнил тот день – мир лишился всех красок.