Реинкарнатор - Юлия Рыженкова

– Ну раз согласился, то вот тебе первое дело.

Костя вздрогнул. Уже? Готов ли он? Всполохи сомнений ярко взметнулись в ауре, но Будда сделал вид, что не заметил их.

– Передай своему командору, что я снимаю с него один обет. Любой по его выбору.

– Передам. – Костя понял, что сейчас Будда сделал для Амгалана, и восхитился его милосердием.

– Ну что, давай прощаться?

Сердце кольнуло от этих слов. Это все? Они больше не увидятся? Только во сне… Костя протянул руку для рукопожатия и по привычке стер с лица все эмоции, надев маску холодности и равнодушия. Однако сейчас это было бесполезно: всполохи в ауре выдавали все его чувства.

Будда проигнорировал протянутую руку, шагнул навстречу, обнял Костю, и того затопило такое счастье и блаженство, что показалось, будто он уже не на Земле, не в мире материального, а вышел из телесного на уровень чистого духа. Сколько времени прошло в объятиях Будды? Неизвестно. Времени не существовало. Но раз было начало, значит, не мог не прийти и конец. Над законом изменений даже бодхисаттвы не властны. Они могут лишь дать отсрочку, но зафиксировать что-то в одном состоянии не под силу никому.

Костя пришел в себя перед телом Ани Ступиной все в том же музее. Он еще не понимал, кто он и где, что сон, а что явь, – так бывает в первые мгновения после пробуждения, когда яркие образы еще держат ум в своих объятиях и сон кажется реальнее реальности. Однако мысль о том, что Ане плохо, обожгла сознание, и он бросился щупать ее пульс.

К счастью, это оказался обычный обморок, и девушка пришла в себя за несколько секунд до того, как дверь с грохотом открылась под натиском двух безопасников.

– Где я?! Кто вы? – Она села рывком, в ее ауре читались ужас и недоверие. Изменился и тембр голоса, и Костя понял, что Будды в мире людей больше нет.

Вопрос «кто это?» читался и на лицах сотрудников службы безопасности, хотя вслух они его не произнесли. По плану никаким девушкам тут не положено было находиться, зато положено находиться прибору Леона. Его не было. Костя мысленно вздохнул. Придется долго объясняться в Ордене. Он снова, по сути, провалил операцию: упустил прибор. Впрочем, на сей раз он испытывал от этого не сожаление, а удовлетворение. Прибор Леона нейтрализован наилучшим образом – это главное.

– У нас тут архат, – кивнул на Костю Амгалан то ли серьезно, то ли подтрунивая.

С настоятелем московского Белого дацана, ламой Ян Вейшенгом, Костя встретился впервые, хотя узнал его сразу: часто видел по телевизору. В ауре уже не молодого тучного китайца преобладали красные и оранжевые цвета, и тот действительно всегда выглядел активным, деятельным человеком. Именно при нем московский дацан вошел в число пяти крупнейших в стране. Вейшенг грамотно распоряжался деньгами, сумел найти финансирование на ремонт и реконструкцию. Верующие очень быстро полюбили обновленный дацан недалеко от Кремля, на набережной Москвы-реки, телевидение регулярно вело оттуда прямые трансляции с крупных праздников: с Весака, Сагаалгана, Дня Дхармы, Поворота колеса Учения. Про таких людей говорят «крепкий хозяйственник», и его аура это подтверждала.

Второй лама, Тензин, приехал из ивановского монастыря Будды будущего, и Костя никогда о нем не слышал. Но когда увидел, как его аура переливается белым, лиловым, синим и индиго, то понял, что перед ним хубилган, монах. Этот аскетичный лама, больше похожий на худенького подростка, не занимался ни поиском денег, ни заботами о прихожанах, ни вопросами собственного комфорта или даже жизни. Его интересовало совсем другое. И он стоял в шаге от архатства. По округлившимся серым глазам стало понятно, что тот также увидел Костину ауру.

– Кармы у него действительно нет, но это не делает его архатом. – Уверенный мягкий низкий голос контрастировал с обликом подростка. – По дороге к архатству человек сначала должен стать сротапанной, затем сакридагамином, потом анагамином. Это гарантирует, что он больше не вернется к предыдущему состоянию. Если же перепрыгнуть все это, то получится просто человек без кармы. Одно-два сильных желания, несколько необдуманных действий снова создадут карму. Архат на час.

Ян Вейшенг видеть ауру явно не мог, отчего злился как на самого Костю, так и на Тензина, – бордовые всполохи мерцали у него над головой. Но это не играло роли. К священнослужителям обратились не для того, чтобы они подтвердили стертую карму. Это в Ордене уже сами доказали: пластины после записи оставались чистыми, как у Петмансона. Костя прошел проверку на детекторе лжи, честность его рассказа подтверждалась и изображением с видеокамер в музее. И хотя звук они не писали, но на экране было четко видно, как Аня Ступина стоит с прибором Леона, а затем падает в обморок уже с пустыми руками.

Косте никто не объяснил, зачем нужна эта очная ставка, но он понял и сам. Не просто так напротив двух лам сидели московский городской приор, приор центрального региона и даже европейский магистр! Такой концентрации высших чинов Ордена Костя не видел ни разу. На него самого же внимания почти не обращали. Он был сродни артефакту, наличие которого у той или иной стороны давало ей возможность вести переговоры с более сильной позиции. Сангха отказывалась помогать Ордену, и хотя тот уже давно научился жить без ее помощи, высшие чины Ордена собрались здесь, чтобы попытаться вернуть ее поддержку и расположение.

Конечно, важен был не архат, а тот, кто его таким сделал. Костя честно рассказал историю знакомства с Буддой, опустил лишь два момента: поцелуй и предложение стать его глазами и руками. О них не знал никто, даже Данзар. Если первое было личным, то рассказ о втором мог в дальнейшем помешать. Кто будет откровенен с агентом Будды? Костя слишком хорошо знал, как становятся изгоями, – для этого иногда достаточно просто уметь то, что не умеют другие. Если еще и свои от него начнут шарахаться… Все реинкарнаторы и члены Ордена и так в той или иной мере отверженные, и становиться изгоем среди изгоев в его планы не входило.

Амгалан Тумэнович пересказал ламам Костину историю, особо подробно остановившись на последнем его разговоре с Буддой в музее и причинах создания Куполов. Сведения о гибели миров произвели сильное впечатление. Ауры обоих гостей вспыхивали от удивления, отрицания, гнева, проходя все стадии принятия неизбежного. Однако серым глазам Тензина достаточно было глянуть на присутствующих, чтобы понять: это правда, их тут не обманывают.

– Было бы правильно еще раз, совместно, поднять вопрос о законе об обязательной реинкарнации. Думаю, очевидно, что его нельзя отменять ни в коем случае. – Голос седовласого европейского магистра оказался тих и вкрадчив, но никто из присутствующих не обманулся этим. Генрих Козельски прославился своей жесткой деловой хваткой далеко за пределами Центральной Европы.

– Какой смысл в законе, если ОН уничтожит Купола? – пробурчал Ян Вейшенг. Костя удивился, что лама вдруг так по-мещански побоялся произнести имя Будды, заменив его величественным, но безликим «ОН».

– Если уничтожит – тогда, конечно, смысла не будет. Но пока они стоят, не так ли? – улыбнулся магистр, а приор центрального региона напомнил, что время на небесах Тушиты и на Земле течет по-разному, так что, пока там будут думать, у нас могут пройти столетия.