Тарантул - Сергей Валяев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я снова не ошибся: эта веселенькая рождественская ночь сказалась для них конечной остановкой. Интересно, кто тот кондуктор, ссадивший столь грубо дедков с трамвая Жизни? У них ведь был надежный билет, дающий права бесплатного проезда?
Позабыв обо мне, внучек бросился к бездыханным телам. Я же проник в соседнюю комнатушку, откуда доносился странный и ритмичный стук. Заметил на тахте и полу следы крови, похожие на куски ржавчины. Открытые створки окна гуляли от порывов ветра.
Мной опять упущен шанс поприсутствовать в центре интересных событий. Оно и к лучшему. Потому, что сражаться с фантомами трудно.
Тот, кто поднял руку на «воров законе» либо до крайности силен, либо безумен. Кто? Али-бек и его разбойники? Краснострелочники? Или ещё кто-то? И где Сурок, из-за которого в аккурат я здесь нахожусь?
После того, как я успокоил внучка утверждением, что смерть дедулек была резва, как Орлиха в любовном угаре, мы осмотрели сарай и погреб. Поиски наши завершились удачей. Если то, что мы нашли, можно назвать так.
Я тиснулся в погреб и увидел в мертвящем свете лампочки кадушку, огромную и старую, в потеках рассола.
В кругу льда лежал темный вилок капусты. Это я так подумал, но, когда присмотрелся, понял — голова человека.
Сон в руку. Создавалось впечатление, что Суркова затолкали в бочку и заморозили, пытаясь привести в чувство.
Нет, это было не так: обезглавленное туловище горбатилось, кинутое в угол.
Я не испытывал никаких чувств, как естествоиспытатель, утвердивший себя в мысли, что эксперимент раньше или позже закончится именно так, а не иначе.
Возникает вопрос: почему моего юного друга уничтожили столь экзотическим способом? Для устрашения живых? И кто это сделал? Не удивлюсь, если это работенка янычар Али-бабы, ослепленного кровной местью.
Думаю, Чеченца уже ищут по Ветрово и его окрестностям. Скорее всего, Суркову предложили обмен: жизнь на информацию, и он поверил. А когда рассказал о наших приключениях на трассе, лишился головушки, как предмета, не представляющего никакой ценности для окружающего мира.
Остается только понять, что произошло потом? И где господин Шмарко? Не он ли махнул в окошко в горячечном желании спасти свою шкуру?
Не успел сделать шаг в нужном направлении, мгла снова укрывает путь. Необходимо во что бы то ни стало найти Шмарко. Живым или мертвым. Лучше обнаружить его в первом состоянии; трупы, повторюсь, угрюмы и молчаливы.
Я попытался узнать у внучка о местоположении «вора в законе», тщетно: Куркин был настолько опечален, что не мог сосредоточиться и ныл — он ничего не знает.
— Надо ехать, — сказал я, — если не хотим, чтобы на нас повесили дедков.
— Куда повесили?
— Сюда, — и сдавил юношескую шею, чтобы привести в чувство. — Им не помочь, а нам ещё пожить надо и не у параши.
Дедки продолжали смотреть на нашу суету с безразличием — остывали вместе с домом. Я удивился: внучек, почему глаза им не закрыл? Боюсь, признался тот. А жить не боишься, и протянул руки к лицам, ощутив на миг их погребной холод.
Эх, Сурок-Сурок! Его душа поймет и простит меня: разъезжать с обезглавленной и промерзлой куклой в багажнике не самая удачная затея. И я оставил куклу в погребе. Для диссертационных работ судмедэкспертов.
Пробившись к джипу, мы с юным Сусаниным загрузились и неспеша покатили в родной городок. Не торопились. Торопиться было некуда. Какая может быть гонка со смертью? А то, что костлявая, скрывающаяся за снежным саваном, поджидала одного из нас, сомневаться не приходилось.
Мечта идиота исполнилась — я проснулся в теплом овине, пропахшем овцами, молоком, коровьими лепехами и уверенностью, что наступающий день будет более удачным, чем тот, который сгинул, как путник на зимних ночных просторах.
Возвращаться домой и на дачу мне было не с руки — Али-бек ждал меня, как любовник ждет первого свидания.
Притомился, охотясь за призраками, и желания вступать в ближние бои с превосходящими силами неприятеля не возникало.
Переговорив с печальным внучком, отправились к его дружку Потемкину. Тот оказался малым понятливым и домовитым, не имеющий к роду царевых фаворитов никакого отношения из-за своей природной хлипкости, скуластости и конопатости.
Обо мне был наслышан, и поэтому хотел проявить самое сердечное радушие. Плач младенца в дому помешал это сделать немедленно. Я спросил про овин и получил подтверждение — он имеет место быть в хозяйстве. Туда и поспешили, за исключением младенца и супруги.
В сараюшке жили три овцы и корова. Мы нарушили аграрную идиллию: овечки затолкались, будто почувствовав волка, а пеструха шумно вздохнула и покосилась на нас большим солидоловым зрачком. Пока мы разбивали походный бивуак на духовитом сене, хозяин без лишних слов нациркал в цинковое ведерко молока.
В три часа ночи случился легкий ленч. С беседами по душам. Потемкин мгновенно уяснил возникшую неприятную для многих ситуацию и поинтересовался, чем он может помочь?
— Найти Шмарко, — сказал я. — И лучше живым.
— Поищем, — последовал неопределенный ответ.
Потом я уснул. Спал без сновидений, чутко, слушая дыхание животины и ветра. Затем на минуту сорвался в душистую сеном бездну, и очнулся от скрипа калитки и снега. В оконцо прорастало утро. Дыша на морозные узоры, я ощутил запах арбузных корок. Такой запах возникает от выпавшего за ночь снежка и предчувствия удачи.
И не ошибся — ранняя прогулка Потемкина по окрестностям дала результат. Меня ждали, но с одним условием — время разговора не больше пяти минут.
— Почему?
— Помирает Шмарко, — получил равнодушный ответ.
— Как это?
— Так, вчерась ж стрельнули, — сказал Потемкин. — И поморозился страшно.
Пришлось торопиться — госпожа удача грозила повернуться крутым бедром. Джип за ночь промерз, не машина — холодильная камеру. Плюхнувшись за руль, почувствовал себя пингвином на льдине.
Но, думаю, находился в более благоприятном состоянии, чем «вор в законе». Что произошло прошлой ночью в деревеньке? Узнаю ли? Зачем врать тому, кто готов предстать перед своим Создателем?
Мы выехали из дремавшей слободки на трассу. Утренний холодный диск солнца, мелькающий в черных деревьях, где ещё путалась ночь, напоминал колесико лимона, которое плавало в стакане чая, оставленного с вечера. Поля и небесная сфера сливались в единое целое, насыщенное свободным дыханием зимы.
Наша поездка была недолга, завернули на проселочную дорогу и пробились к новой деревеньке, тонущей корабликами домиков в снежных заносах.
Я полагался, что молва о бездыханности Шмарко преувеличена. И с этим мнением заступил в неказистый домик, скрипящий от дряхлости. Запах лекарств, крови и боли напомнил мне военный госпиталь в Ханкале.