Убить президента - Лев Гурский

Я вырвал телефонный шнур, и мы стали цепочкой двигаться к дверям. Гранату Ф-1 я на всякий случай держал в левой руке – на тот случай, если кто-то из черных рубашек напоследок решит проявить, героизм. Но дураков не было. Подвергать свои жизни опасности из-за четырех АКМов и хозяйского автомобиля никому отчего-то не хотелось. Я продел в чеку веревку и, закрывая за собой дверь, аккуратно приладил гранату.

– Выход заминирован! – крикнул я через дверь. – Кто не верит, пусть попробует открыть.

Ответом мне была бессильная ругань фюрера Карташова. Я вдруг решил, что мы, наверное, сами преувеличиваем опасность этих деятелей в черном. Просто никто до сих пор не догадался, что надобно их не уговаривать, а просто выстрелить над ухом и обчистить их сейфы. Без всяких ордеров и прочих ценных бумаг… Соображение это было вопиюще противозаконным, и я порадовался, что мои анархистские мысли никто не слышит. Вот так всегда бывает, думал я, пробуя мотор карташовского «БМВ». Начинаем с рассуждений о правовом государстве, а все кончается мечтами о возможности безнаказанно бить морды.

– Ничего машина, – произнес Полковников, когда все расселись. Заднее сиденье было шире, чем у «тойоты», и теперь сидевшие сзади могли друг друга не толкать.

Я завел мотор, и мы поскорее покинули район, прилегающий к штаб-квартире. Сделали мы это несколько более поспешно, опасаясь, что все-таки найдется умник и решится открыть дверь, невзирая на гранату…

Минут через пять Полковников осторожно спросил:

– То, что мы сделали, наверное, незаконно?

– Наверное, – равнодушно отозвался Дядя Саша. Он по-прежнему нянчил связку автоматов, не решаясь переложить их куда-нибудь подальше.

– Бедные фашисты, – с чувством произнесла Лера. – Как они теперь скучают без своего оружия! Конечно, мы нарушили закон. Отняли у них их орудия труда… За это нас будут судить.

– До суда надо еще в живых остаться, – пробурчал Филиков. – Куда вот мы, к примеру, сейчас направляемся?

Дядя Саша задал вопрос, на который я покамест ответить не решался.

– Послушай-ка радио, – предложил я вместо ответа. – Вдруг нас уже поймали?

Дядя Саша изучил приборную панель карташовской машины и обнаружил здесь неплохой приемник. Радиотелефона, правда, тут уже не было.

– Ага, – пробормотал под нос Филиков. – Так… так…

Салон машины неожиданно заполнил четкий голос диктора.

«…Рейса Москва-Париж авиакомпании Эр-Франс, – сообщил диктор. – По свидетельству очевидцев, правый мотор загорелся, когда самолет был уже в трех километрах от аэропорта „Орли“ и шел на посадку…»

– Опять катастрофа, – без всякого выражения проговорил Филиков и вновь стал крутить ручки настройки. Вернее, начал было крутить, но был остановлен неожиданным возгласом с заднего сиденья:

– Не трожь!

От неожиданности Дядя Саша резко отдернул руку. Я мгновенно понял: для одного из нашей команды случилось что-то ужасное. Между тем бесстрастный голос диктора продолжал, чуть поперхнувшись:

«…пострадавших уточняется. По мнению представителей криминальной полиции, не исключена диверсия…»

Бывший президент застонал. В зеркальце я видел, как на лицо его пала какая-то смертная пелена. Сквозь стон он выговорил:

– До-ча. Максимка. Игорек… И я ведь сам, собственными руками… Потому они их так легко… выпустили… Гаааады!

Мы молчали. Утешать этого огромного сильного человека никто из нас не решился. Да и что мы могли ему сказать?

За окнами машины начинало темнеть. Мы ехали по кольцу, медленно сужая круги.

– Простите, – сказал бывший неожиданно твердым голосом. – Теперь все просто. Подбросьте меня до Кремля, до Боровицких ворот… А дальше уж я сам.

– Вы с ума сошли! – воскликнул Филиков. – Это самоубийство. И мы…

Бывший президент повторил мертвенно-спокойным голосом:

– Подбросьте меня до Кремля.

– И меня! – быстро проговорила Лера.

Я держал в руках верстку первой полосы завтрашнего номера. Настроение было среднее. С одной, стороны, выходило, что мой гвоздевой материал о проблемах Южных Курил несказанно важен. С другой стороны, я подозревал, что не все поймут важность темы и глубину моих географо-политических изысков. Вот так всегда, думал я с горьким удовлетворением. Когда хочешь сказать миру что-то значительное, то велик шанс, что тебя не поймут. Или поймут превратно.

Я задумчиво разгладил полосу. Фотография одного из курильских видов занимала центральное место. Забавно, что сам я никогда на Курилах не был и не буду: такие животрепещущие проблемы надобно изучать на приличном расстоянии. Всем ведь известно, что еще ни один из жителей Южных Курил не написал ни одной приличной статьи по проблемам Южных Курил. Все они ангажированы, и только мы, на географическом удалении, бесстрастны.

Идея выглядела безупречной, но тут я сообразил, что, если на то пошло, все московские дела лучше рассматривать тоже на известном удалении. Почему же мы не привлекаем для этого аналитиков с тех же Курил?…

Впрочем, может быть, на Курилах и нет своих аналитиков. Там, кажется, и населения почти нет. Японцы сидят друг у друга на шеях в своих загазованных мегаполисах – а тут тебе полное безлюдье. На сотни километров один несчастный оленевод. Можем ли мы лишиться такого богатства?

Мысли мои перебил стук в дверь.

– Да-да, – произнес я скорбно. Надеюсь, что не господин Минич вернулся, добавить мне еще оплеуху-другую?

В кабинет вкатился колобком мой первый заместитель Казаков. В ширину он имел почти те же габариты, что и в высоту, и при желании его довольно просто было бы кантовать: как мячик. Злые языки утверждали, что после нескольких юбилеев Казаков был доставлен к себе домой именно таким экзотическим способом.

– Виктор Ноич! – глотая слоги, с порога жизнерадостно заверещал Казаков. – Мы гении! Вернее, вы гений. Вы как в воду глядели!

Я насторожился. Гением я себя, пожалуй, не чувствовал, и в преувеличениях Казакова было что-то пугающее.

– Что случилось, Вадим Юльевич? – сухо поинтересовался я, не предлагая своему заму сесть. В правоту пословицы, что-де в ногах правды нет, я принципиально не верил. У журналиста правда именно в ногах и даже чуть повыше. Кто рассиживается на одном месте, в нашей профессии не добивается ничего.

Казаков, впрочем, и не намеревался садиться. Он прыгал вокруг моего стола с идиотской ухмылкой сказочного персонажа, который и от бабушки ушел, и от дедушки ушел. Персонажа, натурально, звали Неуловимый Джо. Он ото всех ушел, потому что никому был на фиг не нужен.

– Излагайте, – строго сказал я, стараясь унять его ужимки и прыжки. Непосредственность Казакова часто меня бесила. Так непринужденно мог вести себя в лучшем случае только я сам, главный редактор «Свободной газеты» Виктор Ноевич Морозов. Всем остальным надлежало соблюдать себя и быть скромнее.